Ларри Коллинз - О, Иерусалим! Страница 37

Взрослые мужчины плакали, не скрывая своих слез. Дети взбирались на грузовики и украшали их цветами. Женщины вспрыгивали на подножки и целовали водителей. Какая-то пожилая женщина обняла и расцеловала Иехуду Лаша, ветерана иерусалимских автоколонн, и он, вздохнув, подумал: "Ах, если бы на ее месте была ее дочь!" Прояснились даже испуганные лица шоферов, которых Бар-Шемер силой заставил отправиться в это рискованное путешествие. Ведя свои машины среди ликующей толпы, они поняли, что спасли Иерусалим.

В памяти иерусалимцев, встречавших эти грузовики в счастливое утро 6 апреля, навсегда осталась надпись на переднем бампере синего "форда", в котором ехал Гарри Иоффе; на бампере крупными буквами было выведено:

"Если я забуду тебя, Иерусалим..."

21. Араб, которого убили ночью

Примерно в двух километрах от того места, где толпы счастливых людей встречали автоколонну с продовольствием, в арабском квартале Баб-эль-Захири возле ворот Ирода сидел огорченный арабский вождь и писал жене в Каир. Абдул Кадер Хусейни вернулся в Иерусалим из Дамаска как раз к тому времени, когда пришло известие, что евреи прорвали кольцо блокады. На заднем сиденье его машины лежали пятьдесят винтовок, которые выделила ему сирийская армия, и три автомата, которые он на собственные деньги купил на дамасских базарах. Это было все, что Хусейни смог раздобыть в Сирии.

Несмотря на ссору, которой закончилась ею первая встреча с Сафуатом Пашой, Хусейни решился еще раз встретиться с иракским генералом — и снова ничего не добился. Как раз во время этой встречи в Дамаск пришла весть о том, что Камал Иркат не смог выбить евреев из деревни Кастель.

— Если твои люди не смогут отобрать у евреев Кастель, это сделает Каукджи, — утешил Сафуат Паша.

Хусейни сделал еще несколько попыток раздобыть оружие.

Единственное, что ему удалось получить, это пятьдесят винтовок, причем их дал не Сафуат Паша, а сирийский президент Шукри Куатли.

— Да падет кровь Палестины и ее народа на твою голову! — в ярости пожелал Хусейни упрямому иракскому генералу во время их последней встречи. В ту же ночь он покинул Дамаск. И вот, сидя в иерусалимском доме своего брата, он заканчивал горестное письмо к жене в Каир. В письмо он вложил стихотворение, которое написал накануне ночью в Дамаске и посвятил своему сыну:

Землю предков моихВраг безжалостно ранит.На эту священную землюЕврей не имеет прав.Могу ли я спать в то время,Как топчет ее чужестранец?Что-то сжигает мне сердце.Меня призывает мой край.

Закончив письмо, Хусейни вызвал одного из своих адъютантов.

— Нас предали, — сказал он.

Покидая Сирию, Хусейни видел на территории аэропорта Аль-Маза большой склад оружия, предназначенного для его соперника Фаузи эль Каукджи.

— У нас осталось три возможности: уехать в Ирак и жить под чужими именами, покончить с собой или сражаться и умереть здесь.

Хусейни решил во что бы то ни стало взять Кастель, даже если ему придется лично возглавить атаку.

Атака началась в десять часов вечера 7 апреля. В распоряжении Хусейни было почти триста человек, а у Мордехая Газита семьдесят. После отчаянного сражения, длившегося примерно час, арабам удалось выбить евреев из первого ряда домов и закрепиться в сотне метров от ключевой позиции Газита — дома деревенского мухтара.

Группа саперов получила приказ взорвать этот дом. Через несколько минут Газит услышал крики, доносившиеся из дома мухтара. Взяв с собой несколько человек, Газит поспешил на помощь, но арабов не обнаружил. Перед домом валялась большая жестянка из-под оливкового масла, начиненная порохом, из которого торчал незажженный фитиль. Газит решил, что крики бойцов, засевших в доме мухтара, спугнули подрывников, и вернулся на свой командный пост. Войдя в дом, он услышал, как старший сержант Меир Кармиоль, выйдя на маленький балкончик, крикнул в темноту по-английски:

— Кто идет?

— Свои, свои! — ответил чей-то голос по-арабски.

Через окно Газит видел, как Кармиоль вскинул автомат и нажал на спуск. Метрах в двадцати от дома раздался негромкий крик, и чье-то тело тяжело шлепнулось оземь.

Наутро к Газиту пришло подкрепление — дюжина бойцов Пальмаха под командованием Узи Наркиса, несколько дней назад первым захватившего Кастель. Арабы снова отступили. Газит и Наркис прошлись по деревне. В серой утренней дымке Наркис заметил труп человека на склоне холма перед командным постом.

— Кто это? — спросил он.

— А, это один из арабов, которых мы шлепнули ночью, — ответил Газит.

Наркис склонился над трупом, перевернул его на спину и обшарил карманы в поисках документов. Он обнаружил лишь водительские права, один палестинский фунт, какие-то заметки о разговоре с американским консулом и — в нагрудном кармане — переплетенное в кожу миниатюрное издание Корана.

В арабском лагере никто не мог объяснить исчезновения Абдула Кадера Хусейни. Слух о том, что он пропал, тотчас распространился по Иерусалиму и его окрестностям. От Хеврона до Рамаллы арабы всполошились и ринулись к деревне Кастель искать своего вождя. Иерусалимские базары опустели. Кажется, все, у кого было оружие, покинули город. Цены на патроны подскочили до шиллинга за штуку. Арабская автобусная компания отменила все рейсы и стала возить добровольцев к Кастелю. Шоферы такси, водители грузовиков, владельцы частных машин — все они предлагали свои услуги по доставке бойцов на место сражения.

Днем Газит и его солдаты оказались в кольце ураганного огня.

Вокруг деревни собралось около двух тысяч арабов. Бойцы Хаганы не знали, в какую сторону стрелять. Вскоре арабы захватили дом мухтара, и Газит, поняв, что сопротивление бесполезно, приказал отступить точнее, бежать что есть духу.

После длившихся три дня боев Кастель снова оказался в руках арабов. Однако не успел арабский флаг взвиться над домом мухтара, как по всей деревне пронесся вопль:

— Алла акбар!

Это был вопль не торжества, а горя. Арабы обнаружили труп Абдула Кадера. Победа превратилась в поминки. Ликующие крики сменились воплями отчаяния, восторг перешел в истерику.

Хадж Амин эль Хусейни получил известие о гибели своего лучшего военачальника в Дамаске, где он совещался со своими приверженцами. Муфтий встал.

— Господа! — сказал он тихим голосом. — Почтим память мученика священной войны Абдула Кадера Хусейни.

Для Эмиля Гури, присутствовавшего на совещании, эти слова, как он позднее вспоминал, ознаменовали "конец палестинского движения сопротивления". Он подумал: "Есть что-то у нас в крови, что побуждает нас возносить на пьедестал своих героев и поклоняться им; поэтому когда такой герой гибнет, все идет прахом". Слава, которую Абдул Кадер завоевал при жизни, лишила его последней победы. Дабы почтить память своего погибшего вождя и проводить его в последний путь, сотни арабов, которые раньше ринулись к Кастелю искать исчезнувшего военачальника, теперь двинулись назад в Иерусалим. Охранять деревню, за которую Хусейни погиб, осталось каких-нибудь сорок человек под командованием школьного учителя Абу Гарбие.

Кастель для Хаганы был важным опорным пунктом, жизненно необходимым для успешного проведения операции "Нахшон".

Вскоре после полуночи к деревне подошли два отряда Пальмаха под командованием молодого талантливого офицера Давида Элазара. Абу Гарбие увидел, что евреи готовятся к атаке.

Понимая, что у него нет никакой надежды отстоять деревню, и желая избежать бессмысленных потерь, Гарбие дал своим людям приказ отступить. Так Кастель снова перешел к евреям.

22. Мирная жизнь Деир-Ясина

Трое суток пилот Хаганы Фредди Фредкенс рыскал на своем "кукурузнике" над Средиземным морем с грузом самодельных бомб на борту, разыскивая грузовое судно "Лино", которое должно было доставить из Фиуме в Бейрут груз чехословацкого оружия, закупленного капитаном Керином для арабской армии. А на четвертые сутки Фредкенс обнаружил пропавший корабль там же, где и вся Италия, — на страницах итальянской прессы.

Оказалось, что шторм загнал "Лино" в порт Мальфетта, расположенный севернее Бари. В Мальфетте итальянский таможенник обнаружил секретный груз; на следующий день газеты вышли с аршинными заголовками, кричащими о прибытии в итальянский порт таинственного груза оружия. В Италии в это время полным ходом шла предвыборная кампания, и тотчас распространился слух, что груз оружия предназначен для коммунистов, которые собираются произвести в Италии переворот. Правительство немедленно отдало приказ арестовать команду судна, а само судно отбуксировать в порт Бари и поставить — до окончательного расследования — под вооруженную охрану.