Виктор Петелин - Восхождение, или Жизнь Шаляпина Страница 94

На подводе весело рассмеялись.

— Вот меня мужики ругали… — сокрушенно вздохнул Хитров.

— Замечательный парень у тебя этот Коля, — сквозь смех проговорил Шаляпин. — Откуда достаешь таких?

Коровин только улыбнулся.

А между тем лошади бодро пробежали уже половину пути; показался лес, за которым скрывалась небольшая деревушка Гагино, где в церкви и должны были венчаться молодые.

— Будет дождь, — глядя на быстро приближающиеся тучи, сказал Коля Хитров.

И действительно, тучи обогнали подводы, сверкнула молния, грянул гром, и дождь полил как из ведра. Над невестой взметнулся зонтик, припасенный скорее от солнца, чем от дождя. Лошади прибавили шагу, и скоро показалась церковь. Вбежали в церковь — не по чину торопливо.

Обряд венчания не обошелся без приключения. Поп старался все сделать обстоятельно, по всем законам службы. Коровин, державший тяжелый металлический венец над головой жениха, скоро устал и тихо спросил его:

— Ничего, если я на тебя корону надену?

— Валяй, — еле слышно ответил тот.

Но венец не удержался на голове и съехал прямо на уши Шаляпина. И это чуть было не испортило всей брачной церемонии. Федор незаметно поправил венец, но от этого не стало лучше. Так, с перекошенным венцом, и достоял Шаляпин всю брачную церемонию.

Дождь продолжал лить, и священник пригласил их в свой небольшой домик. Шумной ватагой молодые и гости ввалились в дом. Матушка и дочь священника засуетились, стараясь угодить столь знатным господам, начали готовить чай. Но Шаляпин прошагал на кухню и, склонившись к невысокому священнику, тихо спросил его:

— Нельзя ли, батюшка, достать вина или водки? Ведь промокли под дождем-то…

— Да вы снимите платье-то да положите на печку, быстро высохнет, недавно только протопили… А водки нет… Лишь кагор как причастие держим…

— Вот нам самое время причаститься, батюшка… А то продрогли… Сил нет…

Чай уже был готов, и мужчины весело подливали в него кагор.

Дождь перестал, выглянуло робкое солнышко, и снова небо затянуло черными тучами. Добрый священник выдал дорогим гостям все зонтики, которые были в доме: на всякий случай…

Отдохнувшие лошади весело бежали по проселочной дороге. Показалось Путятино, и многие вздохнули с облегчением. И тут снова возникло неожиданное препятствие: поперек дороги местные девушки и парни протянули ленту и, увидев подъезжающие подводы, затянули свадебную песню:

Мы видели, мы встречалиБродягу в сюртуке, в сюртуке, в сюртуке…

«Что за странные слова в этой песне… Никогда не слышал ничего подобного…» — подумал Шаляпин. Лошади остановились, и нужно было расплачиваться с мужиками, которые терпеливо простояли вместе с девушками и парнями не один, видно, час, надеясь на щедрое угощение.

Коровин дал рублевку одному из мужиков.

— Мало. А нам-то на пряники? — сказала самая шустрая баба.

Рахманинов тоже вынул рубль, и девушки, получив законную лепту, со смехом убрали ленту. Подводы продолжали свой веселый путь.

На ступеньках барского дома толпилась почти вся труппа Мамонтовского театра. Серьезно и торжественно прошествовали молодые мимо своих товарищей и друзей… А сколько было цветов!.. Федор переживал свой самый радостный миг жизни. Внимание друзей, откликнувшихся на его приглашение, радостная обстановка дома, где он почувствовал себя счастливым и необходимым человеком, идущая рядом красавица жена — все это настолько волновало, что на его глазах показались слезы.

Татьяна Спиридоновна сделала все, чтобы молодые чувствовали себя как дома. Готовились к свадьбе целую неделю, и столы ломились от вин и различных закусок. Начались тосты. Все желали молодым счастья, целовались с ними, и, конечно, крики «Горько!» частенько вспыхивали в этот день. А позже начался самый настоящий пир. Когда официальная часть была закончена, все стали веселиться как могли. Комната, где теперь пировала компания, просто утопала в полевых цветах, а на коврах было много вина и фруктов.

После традиционного шампанского Сергей Рахманинов сел за рояль, и гости мгновенно затихли после первых же аккордов: красивые и полные жизни звуки заполнили огромную комнату. Мелодии «Щелкунчика» Чайковского, учителя Рахманинова, трогали до глубины души.

Рахманинова любили не только как художника, но и как человека доброжелательного, чуткого, внимательного к другим. Он никогда не отказывался играть, когда его просили, и играл блестяще, вдохновенно. А уж когда бродил по аллеям парка, задумчивый и тихий, никто не нарушал его одиночества — знали, что в это время он может сочинять музыку или обдумывать какое-либо серьезное предложение. Молчаливый, корректный, скромный, он часто жаловался друзьям на отсутствие вдохновения, а без вдохновения он не мог работать. Высокая фигура Рахманинова в пиджачной паре, с цветочком в петлице, была далеко видна, и все старались не попадаться ему на глаза. Но бывало, он гулял с Шаляпиным, и уж тогда-то он становился веселее, шаги его, обычно медленные и как бы крадущиеся, — увереннее, лицо оживлялось, чаще появлялась улыбка. Шаляпина он любил за веселый нрав, неукротимый темперамент.

Как бы ни были заняты своей работой, а время обеда всеми соблюдалось четко. Приходили, перекидывались словечками. Но все сразу оживало, как только приходил Шаляпин. Сыпались остроты, шутки: какие-нибудь совершенно пустяковые в устах другого, рассказы Шаляпина приобретали необыкновенную юмористическую окраску.

Вот тяжелое, длинное, смугло-желтое лицо Рахманинова — оно кажется изваянным словно из бронзы, он неподвижно смотрит перед собой в глубокой задумчивости. Входит, хмуро поглядывая на то место, где должен сидеть его любимец. Нехотя садится на свое место, то и дело посматривая на балкон.

— А Феди все нет?.. Где же Федя? Ведь я ж его только что видел… — наконец не выдерживает Рахманинов.

Ну а если Шаляпин уже сидел на своем месте, что бывало крайне редко, Рахманинов входил оживленный, с улыбкой раскланивался, даже бросал какую-нибудь остроумную фразу и затем надолго замолкал, предоставляя слово Шаляпину. И сыпались шутки Федора, веселый его голос аккомпанировал как бы всему обеду… И часто холодные серые глаза Рахманинова оживали, и не раз он хохотал до слез вместе со всеми.

Рахманинов был необходим Мамонтову и его труппе, но все чувствовали, что он не будет мириться с той обстановкой вольготности и всепрощения, которая установилась в театре: все делалось обычно на скорую руку, люди свободно чувствовали себя во время спектакля; авось как-нибудь пройдет… Рахманинов же требовал дисциплины… Во время длительной паузы духовых инструментов один мог уйти покурить, другой — взять газету. Замечания Рахманинова вызывали недовольство, ропот.