Совдетство. Книга о светлом прошлом - Юрий Михайлович Поляков Страница 9

– А ну их к лешему! Поработаю диафрагмой.

Услышав про ФЭД, Лида не обрадовалась, а побледнела.

– Господи, как же я забыла!

Оказалось, часть денег, скопленных на мой письменный стол, ушла на увеличитель, кюветы, бачок для проявителя пленок, фигурный резак, запасы дефицитной тисненой бумаги и прочие радости фотолюбителя. Маман пошла на все эти траты, чтобы отца не тянуло по воскресеньям из дому. Меня вот тоже все время тянет во двор, в ящики, но мне почему-то за это никто не покупает фотоаппарат, даже пустяковую пионерскую «Смену».

– А можно оплатить завтра? – жалобно спросила Лида.

– Только для вас! – вздохнул продавец, явно от нас уставший.

– В обед…

– В порядке исключения. Но не позже!

– Выписывайте! – коротко, словно решившись на безумство, выдохнула она.

– Как вывозить будем?

– У нас есть… на заводе…

– Значит, самовывоз? А то можем заказать грузовик?

– Сколько?

– Вы где живете?

– В Балакиревском переулке.

– Возле Казанки, – солидно уточнил я.

– Этаж?

– Второй.

– Лифт?

– Ну, какой у нас лифт!

– Рубля три с доставкой нащелкает.

– Нет, самовывоз! – отшатнулась маман.

– Ну, как знаете. Хозяин – барин! – Продавец лихо выписал чек и подмигнул мне, мол, видишь, как все хорошо получилось.

Мы вышли на улицу. Там совсем стемнело, и фонари оплывали густым ярким светом. На облетевших ветках тополей искрились капли воды. Ночью они замерзнут и превратятся в льдинки. Прохожих поубавилось. Мимо нас большая лохматая собака протащила на поводке свою очкастую хозяйку – мою ровесницу.

– Стоять, Рекс, фу! – строго пищала девочка и гордо озиралась.

Заговорить о пользе собаки в домашнем хозяйстве сразу после покупки стола я не решился, отложив на будущее.

Напротив, возле витрины гастронома, толстый мужчина в шапке-пирожке громко объяснял милиционерам на мотоцикле, что он ни в одном глазу и сам прекрасно дойдет до дому. Но старшина крепко держал его за рукав и ласково увлекал в коляску. Тот гневно отказывался. Зря! Я бы прокатился с удовольствием.

– Наверное, не надо было… – вздохнула маман, – …с брачком…

– Надо! – возразил я, понимая, что начинается приступ нерешительности.

– Может, все-таки потерпеть в очереди и взять нормальный стол?

– Там будет стоять лампа. Забыла?

– Нет, но…

– Бабушка Аня сказала, что у меня искривление позвоночника.

– Кому она сказала? Господи, не свекровь, а наказание!

– Пока только тете Клаве.

– Ах, ну что же мне делать?

– Купить настольную лампу.

На следующий день Лида взяла деньги в заводской кассе взаимной помощи и попросила у начальника транспортного отдела Компанейца «каблучок» – это такой грузовой автомобиль «москвич». Когда я вернулся из школы, у подоконника, закрывая батарею, уже стоял мой письменный стол. Поврежденный угол прикрывала своим широким основанием черная, явно не новая лампа. Я чуть не заплакал от радости, подбежал, погладил полировку, выдвинул и задвинул ящики, а потом нажал кнопку светильника, но он не зажегся.

– Ты думаешь, отцу понравится? – с тоской спросила маман.

– Конечно! А почему лампа не горит?

– Сломалась… она с завода… списанная… Но сказали, починить можно.

Когда Тимофеич вернулся с работы, я сидел за столом и, разложив учебники по заранее продуманной системе, делал уроки. Моя грудь удобно упиралась в ровный торец этого чуда советской мебельной промышленности.

– Удобно? – спросил отец, ласково потрепав меня по волосам.

– Очень!

– Хлипкий какой-то стол! – усомнился он.

– Это стиль теперь такой, современный, – занервничала, оправдываясь, Лида. – Сейчас вся мебель такая.

– Допустим. А почему без света глаза портим? – спросил отец и тоже нажал кнопку на основании лампы.

– Не работает, – объяснил я.

– Зачем же ты купила сломанную лампу, кулема? – Отец снисходительно посмотрел на жену, явно сводя счеты за бракованный ФЭД.

– Я не купила… это с завода… бесплатно…

– Позор несунам и взяточникам! – громким плакатным голосом объявил он.

– Ты что, она списанная… Мне просто так отдали. Но ты же починишь?

– Конечно! Или у нас в семье нет электрика? – Тимофеич потянулся к черной лебединой шее лампы, чтобы со всех сторон осмотреть неисправности. Мы с маман переглянулись. Это катастрофа. В ее глазах было отчаянье, даже паника. Разведчицы из нее явно не получилось бы.

– Матч! – коротко произнес я. – Сегодня матч!

– Молодец, сын! Как же я забыл-то! Заморочили голову столами и лампами. Потом, в воскресенье починю! – торопливо пообещал электрик и метнулся к телевизору. – А что у нас на ужин-то?

– Солянка.

– Да? К солянке полагалось бы… – несбыточно вздохнул он, включая наш многострадальный «Рекорд».

После визита мастера, устранившего неисправность, отец решил кое-что доделать в «ящике», поэтому теперь на экране метались искаженные тени, в которых с трудом угадывались хоккеисты, мечущиеся по льду за шайбой. Зато голос спортивного комментатора Озерова был отчетлив, бодр и громок: «…выходит к штрафной площадке, обводит защитника. Бросок! Шайба в воротах! Го-о-ол!»

– Твою ж мать! – взревел отец и без спросу полез в форточку за авоськой, где охлаждались напитки, заранее купленные к 7 Ноября.

– Миш, селедочку разделать? – тепло спросила маман.

– Разде-елать… – ответил он и посмотрел на нее с подозрением.

Помогая расставлять к ужину посуду, я вдруг замер и чуть не выронил из рук тарелку. Меня осенила гениальная мысль: «канцелярскую машину для очинки карандашей» можно привинтить как раз к дефектному месту. А если еще подложить под упор дощечку, якобы для сохранности полировки, то брачок будет надежно и навсегда скрыт от посторонних глаз. Дощечек у нас осталось много с тех пор, когда я увлекался выпиливанием лобзиком, но недолго, так как это занятие для неестественно усидчивых и терпеливых детей.

После ужина отец, разгоряченный тремя рюмками и проигрышем любимой команды, вышел на лестницу покурить и обсудить с соседями невероятный разгром «Спартака». А я торопливо, озираясь на дверь, выложил маман свой план окончательного сокрытия нашей тайны. У нее от радости даже округлились глаза: больше всего на свете она не любит, когда ее называют кулемой.

– А где это продается?

– В «Канцтоварах» у метро. Но ты все равно не купишь…

– Почему?

– Очень дорого.

– Ну, сколько?

– Шесть рублей.

– Новыми! – ахнула она.

– А какими же еще?

– Куплю. Возьму в бухгалтерии в счет прогрессивки. Завтра в обед сбегаю и куплю!

В тот вечер я долго не мог уснуть от счастья, стараясь различить в полутьме родные очертания письменного стола. Из форточки повеяло горелой гречкой: на Пищекомбинате опять пересушили концентрат. Удивленные рыбки толпились у освещенного стекла, разглядывая мое счастливое приобретение. Отец кряхтел, ворчал и ворочался, переживая за продувший «Спартак», потом встал, пошаркал к подоконнику и