Невинные убийцы. Как три обычные девушки стали кошмаром для нацистов и героями Второй мировой - Тим Брейди Страница 9

сопротивление голландского народа сойдет на нет, отправился на отдых, оставив Раутера вместо себя. После первоначального шока власти предприняли попытку воздействовать на забастовщиков через мэра Амстердама и недавно созданный Еврейский совет, но безуспешно. На следующий день забастовка продолжилась, и Раутер решил снова применить силу, обратившись к Гиммлеру и СС за поддержкой.

Немцы прибыли во всеоружии. К полудню второго дня февральской забастовки эсэсовские офицеры начали патрулировать улицы Амстердама с целью восстановить порядок в городе. Им раздали боевые патроны и дали приказ стрелять в случае необходимости. Девять забастовщиков поплатились за это своими жизнями. Тысячи были арестованы и депортированы. Около ста зачинщиков забастовки оказались в тюрьме, а двадцать из них казнили [49].

После суда в Гааге был казнен Бернардус Эйзердраат, ткач из Роттердама, который организовал первый отряд Сопротивления в Нидерландах: его члены называли себя Де Гейзенами («попрошайками») по названию организации голландских аристократов, организовавших сопротивление деспотизму в Испании в XVI веке. Эйзердраат хранил список членов организации у себя в доме, и во время обыска нацисты его нашли. В марте Эйзердраата расстреляли [50].

Забастовка осталась единственным значимым действием против нацистского режима в ответ на его обращение с евреями в Европе на всем протяжении Второй мировой войны. Для левых и других ее участников она была символом неповиновения и продолжала вдохновлять Сопротивление еще долго после своего окончания. То, что ее причиной стали погромы в Амстердаме, свидетельствовало о продолжении борьбы против германского антисемитизма и программных мер против евреев, исходящих от нацистского режима.

Конечно, жестокость, с которой была подавлена февральская забастовка, многое сказала голландскому народу. Теперь стало ясно как никогда: любое сопротивление новому правительству в Нидерландах будет пресечено силами полиции Германии. А силы эти были практически неограниченными. Начинать бои на улицах Амстердама или любого другого голландского города значило заведомо проиграть.

Получалось, что сопротивление должно быть подпольным. И действовать надо с большой осторожностью.

* * *

В квартире на Микаэльангелострат в Амстердаме Йо Шафт и ее сестры по клубу «Гемма» жили в самом эпицентре январских и февральских волнений. Меры против евреев приводили в ярость Йо и ее подруг, Соню Френк и Филин Полак, а хаос на улицах только усиливал их страх и тревогу.

Во время визита домой накануне февральской забастовки Йо говорила с родителями о Соне и Филин и о возможности того, что им придется покинуть Амстердам, если будут приняты прямые меры против евреев – студентов университета. Несмотря на беспокойство, она была готова к борьбе и вышла на улицы вместе с другими протестующими, чтобы выразить свое отношение к депортации евреев после убийства чернорубашечника Куута.

После забастовки и вызванных ею репрессий в отношении участников внеучебную деятельность в университете правительство усмирило, но Йо все больше участвовала в работе клуба «Гемма». Под влиянием Сони Френк Йо постепенно склонялась к позициям левых с их критикой ситуации, приведшей нацию и весь мир к подчинению нацистам.

Историческая интуиция подсказывала ей, что вторжение немцев в СССР в июне 1941-го будет иметь для Германии катастрофические последствия. Она напоминала другим членам клуба «Гемма» о провальном нападении Наполеона на «матушку-Россию» и предсказывала, что и германское наступление захлебнется в этой гигантской стране [51]. Конечно, это произойдет не сразу, и последствия проявятся лишь в отдаленном будущем.

Тем временем притеснения евреев продолжались: сначала им запретили выходить на улицы по вечерам, затем гулять в общественных парках. Учеба девушек, живших в квартирке на Микаэльангелострат, начала страдать – иначе и не могло быть с учетом обстоятельств, – и родители стали замечать это. К концу учебного 1941 года мать и отец Йо решили, что больше не смогут оплачивать ее долю арендной платы, поэтому Йо пришлось вернуться домой и ездить на учебу из Харлема. Когда Соне и Филин, а также другим еврейским студентам университета запретили посещать занятия, они стали частыми гостями в доме Шафтов [52].

Запреты множились: евреям теперь не разрешалось ездить на трамваях и в поездах, а также на велосипедах; они должны были оставаться дома с восьми часов вечера до шести утра. Им нельзя было посещать библиотеки, концертные залы и рестораны. Евреям запрещалось вступать в сексуальные отношения с неевреями. Словно скот в бараки, правительство Нидерландов загоняло еврейское население в дома по вечерам.

Еврейский совет, организованный после февральской забастовки, стал для властей удобным инструментом проведения в жизнь новых законов. Некоторые особенности голландского общественного устройства были на руку режиму Зейсс-Инкварта. Основанная в конце XIX века как способ интегрировать политические группы и религиозные течения в широкий контекст общественной жизни, система «колонн» существовала в Нидерландах задолго до прихода нацистов. Она была создана для предотвращения раскола в многостороннем нидерландском обществе. Каждому дозволялось высказывать собственное мнение и убеждения в рамках отдельной группы. Католики, протестанты, либералы и социалисты были встроены и в структуру правительства, и в отдельную «колонну». Каждая «колонна» слушала свои радиостанции (Радио голландской Христианской организации, Радио Католической вещательной организации или Левое радио), имела свою политическую партию, свои профсоюзы, свои газеты и даже свои спортивные клубы [53].

Евреи в Нидерландах до войны никогда не имели собственной «колонны». Как группа они были слишком малочисленны, чтобы получить такую возможность, поэтому участвовали в «колонне» социалистов. Когда по инициативе Зейсс-Инкварта был создан Еврейский совет, его декреты, даже унизительные, официально легитимизировались через систему «колонн». Все, что проходило через Еврейский совет, считалось обязательным к исполнению в рамках «колонны».

Традиция «каталогизации» граждан позволяла проще внедрять в общественный уклад опасные различения, угрожавшие и изолировавшие евреев в Нидерландах. Когда немцы постановили, что всем голландским гражданам нужны новые удостоверения личности, никто и глазом не моргнул, хотя при этом у всех евреев на удостоверениях появилась огромная буква «J». Конечно, с такими удостоверениями нацистам проще было отыскивать евреев. Они же помогли и внедрению новой репрессивной меры.

В Амстердаме весной 1942 года молоденькой еврейской девушке по имени Анна Франк, ее сестре и всем членам семьи Франков пришлось нашить на одежду желтую звезду, обозначавшую, что они Juden – евреи. Что может быть удобнее, чтобы с первого взгляда на улице, в магазине или в трамвае опознать, кто еврей, а кто нет?

Это была одна из самых вопиющих в долгой цепи несправедливостей по отношению к голландским евреям. Годом раньше Анну и ее сестру Марго отчислили из школы, в которой они учились с первого класса. Очередным указом их направили в еврейскую старшую школу.

Их отец, Отто Франк, ветеран немецкой армии и участник Первой мировой