Аэросмит. Шум в моей башке вас беспокоит? - Стивен Тайлер Страница 9

Мой домик в Троу-Рико был крошечным. Там была двухъярусная кровать, один комод и одно окно, которое закрывалось на цепочку. Я спал на верхней койке, а по утрам папа будил меня, бросая яблоки с яблони. Около семи утра. И неважно, успел я поспать или нет, – проснись и пой. Он не сильно бросал яблоки, но шум получался достаточно громким, чтобы меня будить. Звук и ритм бьющихся о мой домик яблок был для меня чем-то вроде приглушенной музыки, как фоновый стук малого барабана – он всегда напоминал мне о том, как громко должно быть слышно малый барабан в песне.

Папа знал, что я люблю играть на барабанах, поэтому предложил играть в его группе три вечера в неделю на протяжении всего лета. В его группе играли светскую музыку, которую обычно приписывают к стилю «Великого Гэтсби». Мы играли ча-ча-ча, венские вальсы, фокстроты и мелодии из бродвейских мюзиклов, например «Лето» из «Порги и Бесс». Я был в ужасе, когда девчонки моего возраста входили в отель, разворачивались и уходили. Мне так хотелось сыграть рок-версию Wipeout или Loui Loui, а не вальс времен Людовика XIV, ну, или так мне казалось. Мы располагались в большом зале отеля и играли четыре сета с 19:30 до 22:00, каждый по полчаса. Мне приходилось забирать свои длинные волосы, приглаживать их гелем или воском и собирать в хвост. Я был похож на четырнадцатилетнего Аль Пачино в «Лице со шрамом»!

Я уже два или три лета играл так с папой каждый вечер два месяца. Публика была постарше, но время от времени кто-нибудь приводил своих дочерей; там были семейные посиделки. И вот однажды вечером, когда я играл, пришла одна симпатичная девочка в белом платье со своими родителями. Я наблюдал за ней из-за барабанов, оглядывая с ног до головы и фантазируя, как делают все маленькие мальчики. Ее мама смотрела, как первый танец отец, конечно же, посвящает своему маленькому ангелочку. Как мило! Наверное, ей было лет четырнадцать – пухленькое юное совершенство, сверкающие большие зеленые глаза, волосы до талии. «О, боже», – подумал я и, охваченный подростковой похотью, распустил волосы, хотя это очень рассердило папу. Я хотел РУШИТЬ ВСЕ РАМКИ! Я был уверен, что, услышав наши песни, любая девушка в здравом уме ушла бы через две секунды, если бы не ее родители! Я прямо видел, как она думает: «Я сваливаю!»… и я тоже! Погоня началась! Во время перерыва папа сидел в баре со своей группой, а я пускал слюни в коридоре, смотря на ангелочка в белом платье.

Звук и ритм бьющихся о мой домик яблок был для меня чем-то вроде приглушенной музыки, как фоновый стук малого барабана – он всегда напоминал мне о том, как громко должно быть слышно малый барабан в песне.

Один парень по имени Поп Беверс приезжал в июле в Троу-Рико косить поля. Он жевал табак – такой большой кусище. Я разговаривал с ним, пока он крутил самокрутки и учил этому меня. После этого я сам начал делать сигареты из рыльцев кукурузы. Я оставлял их у окна, сушил, заворачивал в папиросную бумагу и курил. Рыльца кукурузы! Однажды я попробовал жевать табак, и мне стало так плохо, что меня тошнило огромными кусками прямо на мою сестру Линду.

Потом начались годы алкоголя. Все лето моя семья собирала большие бутылки из-под кока-колы. Зимой, когда мы жили в Бронксе и Йонкерсе, мама хранила бутылки из-под газировок, пива и вина, и мы привозили в Троу-Рико ящики пустых бутылок. В конце года, когда гости уезжали, наступал яблочный сезон, и мы всей семьей собирали яблоки в саду и приносили их туда, где давили фрукты. Мы забирали сок, разливали его по бутылкам и хранили в подвале Троу-Рико, где он превращался в крепкий сидр. Однажды вечером после концерта в нашем «Сарае» (где мы играли каждую субботу) мой двоюродный брат Оги Мазелла сказал: «Пошли в подвал». Мы схватили бутылку и выпили ее полностью, наливая сидр в жестяные стаканчики из наших армейских наборов. Из верхней части этого набора можно было сделать сковороду, чтобы жарить фасоль над банкой «Стерно». Еще там была пара тарелок, чашка и столовые приборы – безумно крутая штука.

Этот сидр был очень крепким. Мы пили его как обычный яблочный сок и даже не понимали, что напиваемся в стельку. Я поплелся в «Сарай», где играла группа, и начал веселить удивленных гостей в состоянии полубреда, к которому я вскоре привыкну. Но веселье быстро пропало. Меня тошнило, и я, шатаясь, вышел на улицу, упал лицом вниз, а проснулся с полным ртом земли. Потом я пополз к себе в домик. Выучил ли я свой урок? Да! Но не так, как вы подумали.

Одной ночью в Су-Нипи-Лодж мое детство закончилось. До этого я сидел с папочкой в баре, пил колу и заедал арахисом, но потом я с головой окунулся в злобный мир дури! Я встретил кое-кого из персонала, помощников официантов, которые жили рядом с клубом. Я вышел на улицу, а там кто-то крутил косяк. Мы говорим о 1961-м, и косяк был тонким. Он был крошечным. Травка была настолько запрещена, что я даже не хотел о ней знать. В другой раз я поехал в город, чтобы послушать одну группу в «Сарае», и один из парней скручивал косяк в туалете. Он сказал:

– Эй, хочешь покурить?

– Нет, – ответил я. – Мне это не нужно! У меня и так проблем хватает.

А еще я смотрел «Косяковое безумие», так что не собирался это пробовать, но потом мне стало интересно. Я не знаю, дело в запахе или романтике момента, но в конечном счете все, что я делал, было незаконным, аморальным или калорийным.

Вскоре после этого я начал выращивать траву и прятать ее от семьи – как будто они бы поняли, что это. Я подумал, что если посажу ее прямо в поле, то, учитывая мою удачу, кто-нибудь ее точно скосит. Поэтому я пошел к линиям электропередач и посадил там несколько семян, мне казалось, что это было достаточно далеко. Но так я мог в любой момент пойти туда и полить травку. Сначала я взял рыбу – окуня, которого сам поймал в озере, – порубил ее на мелкие кусочки и положил на камень, чтобы летняя жара сделала свое дело. Через две недели вокруг рыбы уже летали мухи. Она настолько стухла и провоняла! Я мульчировал землю, посадил семена