Книга жизни. Воспоминания и размышления. Материалы к истории моего времени - Семен Маркович Дубнов Страница 89

Книга, как уже сказано, печаталась в Петербурге без предварительной цензуры, и мы надеялись, что контрольная цензура пропустит этот научный труд, где библейская критика допущена в микроскопической дозе, так как Грец очень осторожно обращался с традицией. Случилось, однако, нечто неожиданное даже при тогдашней цензурной жестокости. Когда первый том (до эпохи Хасмонеев) был уже отпечатан и контрольный экземпляр был отправлен в цензуру, цензор нашел, что книга относится к «священной (библейской) истории» и подлежит контролю «духовной», то есть церковной, цензуры. Духовная же цензура, находившаяся в ведомстве Святейшего Синода, нашла, что книга содержит свободные суждения о библейских преданиях, несогласные с учением православной церкви о «ветхозаветной» религии, а потому ее нельзя выпустить в свет и все ее экземпляры подлежат уничтожению. Это решение было утверждено обер-прокурором св. Синода, «великим инквизитором» Победоносцевым. Типограф Ландау и председатель одесского Общества просвещения Вайнштейн ходатайствовали об отмене приговора, но им удалось добиться только отсрочки казни. Через год 5000 экземпляров осужденной книги были сожжены. Уцелели только несколько экземпляров. Таким образом печальный конец книги навеки скрыл ее литературные недостатки. От издания дальнейших томов Греца комитет отказался, и моя идея популяризации истории потерпела крушение, пока она не всплыла через два года в новой форме.

В ту осень я впервые был втянут в подготовительные работы по изданию еврейской энциклопедии. Венский публицист Исидор Зингер{277} носился тогда с проектом издания обширной энциклопедии еврейских знаний на немецком или французском языке. Он одновременно обратился ко мне и к руководителям Исторической комиссии в Петербурге Винаверу и Берману с предложением организовать в России подготовительные работы для всего отдела, касающегося истории и современного положения русских евреев. Я взял на себя составление номенклатуры для исторической части этого отдела, а в Петербурге комиссия приступила к номенклатуре других частей. Зингер сначала уверял нас, что предприятие уже обеспечено содействием еврейских финансистов и ученых в Западной Европе. На самом же деле он только вел переговоры в Берлине, Париже и Лондоне и готов был, в зависимости от желания меценатов, издавать энциклопедию на немецком, французском или английском языке. Переговоры, однако, не увенчались успехом: не нашлось издателя для многотомного труда и не удалось составить международный редакционный комитет. После долгих странствий по столицам Европы Зингер отложил осуществление своего плана до лучших времен. Только в 1898 г. я получил от него радостное письмо из Нью-Йорка, что ему наконец удалось привлечь к делу крупное американское издательство Фонк-Вагналлс, которое будет издавать еврейскую энциклопедию на английском языке. О моем участии в этой потом прославившейся «Jewish Encyclopedia» будет рассказано дальше,

Глава 29

Подготовительные работы по истории русских евреев (1892–1893)

Тяжелые семейные заботы, — Попытка избавиться от ига монополиста Ландау: проект периодического сборника «Еврейская мысль». Поиски издателей и меценатов. — Возвращение к отделу литературной критики в «Восходе». — Повсеместное собирание исторических материалов. Субсидия одесского Общества просвещения. — Моя «Хронология», фундамент будущего здания истории русских евреев. — «Исторические сообщения». — Неудавшаяся попытка отдельного издания «Истории хасидизма». Отсрочка на 37 лет. — «Литература смутных настроений»: начало ахад-гаамизма и наша скрытая полемика; против смуты Бердичевского и реакции Явеца. — Мой путь к синтезу: зародыш «Писем о еврействе». — Мое приветствие к юбилею Лилиенблюма. — Моя возня с «внешкольниками»; Жвиф. — Наш субботний кружок: Абрамович. — Мой сотрудник брат Вольф.

Непрерывная работа, согретая пафосом «миссионера», не избавляла меня от тяжких материальных забот. Особенно тяжела была осень 1892 г. Жили мы чрезвычайно скромно, хотя и в культурной обстановке, что было возможно лишь благодаря хозяйственному гению и трудолюбию жены. Порядок жизни был спартанский: никаких развлечений или зрелищ, вина, табака и прочих вещей, которыми, по слову Толстого, «люди себя одурманивают и заглушают совесть». Единственным моим развлечением были прогулки с детьми в близком приморском парке. Я сам обучал нашу старшую дочку Софию древнееврейскому языку, Библии и элементарным общим знаниям, с трудом урывая час из моего длинного рабочего дня. И тем не менее у нас не хватало средств к жизни и не было уверенности в завтрашнем дне. Тяжелыми лишениями платился я за решимость отказаться от литературной критики в «Восходе» ради усиления научной работы. Я был лишен ежемесячного фиксума, и мой доход состоял только из гонорара за научные статьи, печатавшиеся малыми дозами в книжках журнала по хитроумным расчетам издателя. Ландау широко пользовался своим положением монополиста в русско-еврейской печати («Восход» все еще был единственным органом) и жестко эксплуатировал своих сотрудников, в особенности меня, работы которого были исключительно связаны с этим изданием. В одной записи дневника (16 октября 1892) я сделал скорбный вывод из этого положения: «Жить только литературной работой, не уклоняясь от своих заветных целей, влагая душу в каждое произведение, сочиняя по своим, а не чужим темам, — это подвиг, связанный с мученичеством... Часто кажется мне, что я не выдержу и свалюсь в самом разгаре работы, не сделав и части того, что составляет смысл моей жизни, и не оставляя никого, кому я мог бы сказать: паси овец моих!..»

Чтобы освободиться от ига Ландау, я задумал издавать свой периодический сборник, где кроме моих статей печатались бы работы других писателей по еврейской науке и литературе. Был выработан детальный план: полугодовые или трехмесячные выпуски с отборными статьями, с определенным идейным направлением, подлинным отражением «еврейской мысли» (так предполагалось назвать издание) в прошлом и настоящем. Друзья охотно обещали мне свое сотрудничество: Абрамович, Бен-Ами, Моргулис, д-р Кантор, Фруг и другие. Но нужен был издатель или меценат для финансирования издания, и тут начались мои «хождения по мукам». Два месяца я выбивался из сил в поисках таких благодетелей. Влиятельные люди в Одессе (Г. Э. Вайнштейн, нотариус Берман Гурович и др.) водили меня разными обещаниями. Помню свои хождения в контору одесского патриция, нотариуса Гуровича, на углу Греческой и Ришельевской улиц. Любитель литературы, старик Гурович выматывал из меня душу своими проектами составить из паев фонд для издания сборника, и так при проекте и остался. Пока в Одессе велись эти переговоры, узнавший о готовящейся конкуренции Ландау постарался помешать моему плану. Он написал Моргулису письмо с горькими жалобами на мою «неблагодарность» и желание подорвать «Восход» созданием другого периодического издания и просил всячески отклонить меня от этого намерения. Польщенный обращением Ландау, Моргулис ревностно принялся за разрушение моего плана, которому раньше обещал содействовать. Так как он слыл авторитетом для