Альберт Манфред - Марат Страница 88

Дантон, напротив, был обеспокоен размахом революции после победы народного восстания 31 мая — 2 июня, он готов был протянуть руку примирения побежденным жирондистам, смягчить ожесточенность борьбы, найти формы компромисса, притупляющие непримиримость классовой войны.

Марат первоначально предостерегал против политики Дантона в общей и внешне безличной форме: «Недостаточные меры Комитета общественного спасения для сохранения отечества», «Недостаток энергии у Комитета общественного спасения», — писал он в заголовках своих статей. Но позже он стал называть Дантона по имени. «Лакруа и Дантон, — писал он в предпоследнем номере своей газеты, — …заслуживают серьезных упреков. Я льщу себя надеждой, что они не доведут до предела свое неблагоразумие…»

И в этот период, как и раньше, Марат разделял не только доблесть и добродетели якобинских вождей, но и их ошибки и заблуждения. Он тоже принял участие в борьбе против «бешеных» — самой левой политической группировки во французской революции. Всею силой своего громадного авторитета он выступил против Жака Ру, Леклерка и Варле с необоснованными и неправильными обвинениями.

Но не ошибки эти, которые были присущи Марату в такой же мере, ка# Робеспьеру, Кутону, Шометту и всем другим якобинцам, определили его место и роль в сознании народа, творящего революцию.

Марат оставался для народа, в особенности для санкюлотов Парижа, самым любимым революционным вождем.

Якобинское общество избрало его своим почетным председателем. В клубе Кордельеров его статьи из «Публициста Французской республики» читались вслух; не было другого революционного деятеля, который обладал бы у кордельеров таким непререкаемым авторитетом.

17 июня Марат поднялся; он пошел на заседание Конвента. Он надеялся напряжением воли одолеть, подчинить подтачивающую его болезнь. Но на ногах он удержался лишь два дня — болезнь оказалась сильнее его воли и снова свалила его.

Марат не сдавался. Он продолжал работать; недуг был не в силах сломить его могучего организма, его кипучего темперамента. Он писал в постели. Затем он соорудил своеобразный рабочий стол. Поперек ванны была установлена широкая гладкая деревянная доска, на ней лежали листы чистой бумаги, книги, чернильница, гусиное перо, письма, газеты. Марат оставался на своем посту. Он погружался на несколько часов в ванну, заполненную доверху теплой водой, и это несколько смягчало невыносимый зуд; по крайней мере он мог, находясь в ванне, работать. «Публицист Французской республики» продолжал регулярно выходить каждый день.

Затягивавшаяся болезнь Марата вселяла тревогу в сердца патриотов. Клуб Кордельеров постановил направить к нему делегацию; Марат встретил ее радушно, на прощание он сказал: «Буду ли я жить десятью годами больше или меньше — для меня совершенно безразлично. Мое единственное желание — это чтобы я мог при последнем вздохе сказать: «Я умираю довольным — отечество спасено». Эти слова свидетельствовали о том, что Марат был далек от мыслей о смерти, до спасения отечества надо было пройти еще долгий путь.

12 июля Марата посетила делегация клуба Якобинцев. Марат был тронут этим знаком внимания. Мор, докладывавший затем Якобинскому обществу об этом посещении, также высказал радужные надежды на улучшение состояния больного. Он произнес при этом знаменательные слова: «Это не простая болезнь… Это много патриотизма, сжатого, втиснутого в небольшое тело; неистовое напряжение патриотизма, возбуждаемого со всех сторон, его убивает». Он сообщил также, что якобинцы застали Марата работающим в ванне, всецело занятым заботами об общественном благе. Но в целом встреча со знаменитым трибуном настроила их оптимистически: они нашли своего прославленного собрата хотя и страдающим от недуга, но полным жизненной энергии.

Эти посещения Марата в дни его болезни делегациями революционных обществ и клубов были трогательным проявлением народной любви к великому вождю революции.

Но в той же мере, в какой широкие народные массы, простые люди, санкюлоты любили, ценили, глубоко чтили Марата как истинного друга народа, в той же мере все изменившие революции и народу, все перебежчики в стан контрреволюций — фейяны, лафайетисты, жирондисты и им подобные — его ненавидели, ненавидели яростно, неистово, исступленно. После 2 июня, когда вся «партия государственных людей» — все эти бриссо, роланы, гаде, барбару — из министров и парламентских вождей превратилась в беглецов, преследуемых народной ненавистью, их злоба против Марата превзошла всякие пределы. Он, избежавший всех их ударов, смеявшийся над ними, превративший суд над ним в свое торжество и посрамление Жиронды, — он вызывал у них бешеную ярость. И если для какого-нибудь Луве де Кувре, автора «Фоблаза», ставшего злобным врагом якобинизма, было достаточно чернил, чтобы разрядить душившую его ненависть в пасквилях против якобинских вождей, то для его партии, для жирондистов в целом, чернил было недостаточно: им нужна была кровь.

Лето было в разгаре.

В субботу 13 июля был знойный, безветренный, душный день. С утра уже парило. Марат чувствовал себя плохо. Симонна распорядилась, чтобы к больному никого не пропускали. Ранним утром она подготовила ванну, соорудила над ней уже ставший привычным для Марата рабочий стол. Жан Поль опустился в прохладную воду. Как ни скверно он себя чувствовал, но надо было работать. Ему предстояло прочесть газеты и письма, только что вышедший номер «Публициста Французской республики», а главное — подготовить материал для завтрашнего, воскресного номера своей газеты.

Превозмогая страдания, Марат работал.

В одиннадцать, может быть, в полдвенадцатого дня сквозь раскрытое окно послышалось цоканье копыт по булыжной мостовой. Улица Кордельеров в эти утренние часы была тихой, безлюдной, поэтому каждый звук был отчетливо слышен. По-видимому, проезжала коляска. Стук копыт по мостовой приближался, затем он прекратился. Коляска остановилась у дома № 30.

Молодая женщина показалась в дверях передней. Вышедшей к ней Симонне она сказала, что ей надо увидеть гражданина Марата; она должна сообщить ему весьма важные для него сведения. Симонна возразила, что видеть Марата нельзя, он настолько болен, что никто не может быть к нему допущен. Женщина настаивала, но Симонна осталась непреклонной. На повторные вопросы, когда же можно будет увидеть Марата, Симонна снова дала уклончивый ответ: он тяжело болен, и ничего определенного она не может сказать.

Молодая женщина ушла. Марат продолжал работать. Он закончил составление воскресного номера своей газеты. Его главным содержанием были материалы, разоблачающие предательство генерала графа Кюстина. Марат поместил письмо, поступившее в Комитет общественного спасения, о Кюстине и свою собственную заметку, озаглавленную: «Кюстин — изменник отечества. Доказательства его вероломства. Необходимость его отстранения».