Русская эмиграция в борьбе с большевизмом - Сергей Владимирович Волков Страница 80

корректором, интересовался религиозным отделом и вступал в переписку с методистами. Любил ходить в церковь и выступал против методистов во имя православия. Соблюдал церковные обряды и ходил в церковь на богослужения. Свой переход из белорусской гимназии в русскую Борис Коверда объяснял материальными соображениями: там нужно было платить, а тут он учился даром. Мы относились к нему как к юноше. Взгляды его были неопределенными. К кому следует причислить Коверду в национальном отношении, к белорусам или к русским, – не знаю. Мы его называли Борисом и о национальности не спрашивали. В прошлом году с ним произошел некоторый перелом. Борис говорил, что не верит в успех Белоруссии и склонялся скорее к нашему направлению. Все же я не могу установить, кем он себя считал: русским или белорусом. С одной стороны – влияние русского отца, с другой – матери и окружающих. Национальное самосознание в Коверде не определилось. В отношениях с сотрудниками редакции у Коверды случались споры, о чем я говорил при допросе меня судебным следователем. Может быть, это было последствием пережитой болезни, может быть, это было вызвано влиянием тяжелых материальных условий на его учение. Случилось однажды, что я на Пасху уехал на окраины. Все было готово для издания, и номер должен был выйти без меня. Коверда собирался куда-то на праздники. У нас вышла тогда задержка с деньгами, и служащие не получили денег. Коверда получил немного в счет и не мог поехать, куда собирался и не выехал совершенно. Служащие надеялись получить наградные к празднику. Борис Коверда получил меньше, чем то, на что рассчитывал, возмутился и хотел бросить газету, написал на мое имя резкое письмо, но остальные служащие его успокоили, и он работы не бросил. Когда я вернулся, Борис обратился ко мне с просьбой о прощении, на что я ответил, что мы об этом поговорим потом. Коверда сам обратился ко мне и вторично просил прощения. Я ему сказал, что он не должен был так поступать ввиду наших хороших отношений. Он так расплакался, что я сам начал просить у него прощения. Борис остался в редакции и продолжал хорошо работать. До болезни он не был таким нервным, как после нее. После болезни он сделался настолько нервным, что это было почти ненормальным, особенно в последние месяцы. Может быть, эта резкая нервность была вызвана ходом его учения. В прошлом году Коверда хотел выехать в Россию, но скрывал от меня, а на вопрос о своем будущем ответил, что хочет получить высшее образование в России, что рассчитывает на падение большевиков и может оказаться там полезным! В течение последнего года нервность его начала усиливаться. По мере умственного развития в нем резко усиливались его антибольшевистские настроения. В нашей редакции он мог высказывать свои взгляды, и это никого бы не удивило. Поступок Коверды оказался, однако, для нас неожиданным, так как я не заметил, что он вступает на путь, ведущий к опасному поступку. Поступок Коверды вызван его антибольшевистским настроением. Прежняя жизнь Коверды вызвала этот поступок; Коверда – человек, всегда державшийся вдали от своих сослуживцев, искренний, способный на аффект. В последнее время он составлял выдержки из русских газет. У нас был отдел «СССР», и в этом отделе мы сообщали о наиболее ярких событиях из большевистской жизни. Отдел этот составлял Коверда, но руководили им г. Друцкой-Подберезский и отчасти я. Коверда делал выдержки из эмигрантских русских газет: «За Свободу», «Сегодня». О прошлой работе Коверды в 1922 году я ничего не знаю. О случае пожертвования им одного доллара я не помню, хотя знаю, что что-то такое было».

13. Свидетель Альфонс Новаковский показал: «В связи с совершением покушения на посланника Войкова я произвел обыск в квартире Бориса Коверды в Вильне. Обыск не дал никаких результатов. В политическом отношении Борис Коверда пользовался хорошей репутацией, ни к какой политической организации не принадлежал. Обыск был произведен для установления, не принадлежит ли Коверда к монархической организации. Коверда ни в каких отношениях с местными политическими деятелями не состоял и ни к какой организации не принадлежал. Русская колония в Вильне немногочисленна, монархистов среди нее около 100 человек. О связи Коверды с монархической организацией не было никаких данных. В квартире Коверды в Вильне мы нашли квитанцию в получении казной Великого Князя Николая Николаевича пожертвованного им одного доллара».

14. Свидетель Ипполит Юдицкий, служащий одной из Виленских типографий, показал: «Об убийстве Войкова ничего не знаю. Бориса Коверду знаю по типографии, в которую он приходил в качестве корректора газеты «Белорусское Слово». Ближе я Коверду не знал. Револьвера ему не продавал».

Прокурор обратился с просьбой о задании Ковер де вопроса, купил ли он у свидетеля Юдицкого револьвер и когда именно.

По предупреждении председателя о том, что ему принадлежит право не отвечать на вопросы и что молчание не будет считаться доказательством вины, обвиняемый Борис Коверда заявил, что револьвер он купил у свидетеля Юдицкого полтора года тому назад.

Свидетель Юдицкий на вопрос председателя ответил, что служил он в Союзе Охраны Безопасности Государства, а в армии не служил.

15. Свидетель Феликс Абрамович заявил: «По распоряжению полицейского комиссара Новаковского я разыскивал Юдицкого, который скрылся. Об убийстве посланника Войкова и подсудимом Ковер де ничего не знаю».

16. Свидетельница Ирина Коверда показала: «Я работала в экспедиции, куда меня устроил брат Борис, и получала за это деньги из редакции. О большевиках с братом не говорила. У нас дома бывали такие периоды, что продавалось все, так как не на что было жить. Было время, когда только брат Борис нас содержал».

Заключение судебно-медицинской экспертизы

Профессор Виктор Грживо-Домбровский сказал: «Посланник Войков скончался от огнестрельной раны левого легкого. Легкое было прострелено, и произошло внутреннее кровоизлияние в размере 3600 кубических сантиметров. Выстрел был дан из короткого огнестрельного оружия среднего калибра. Являющийся вещественным доказательством маузер мог быть этим оружием. Кроме этой раны, Войков был ранен спереди в правый бок. Рана эта не нарушила кровеносных сосудов и была легкой раной. Первая рана была безусловно смертельной. Пуля попала сзади, слегка сверху вниз. Порядка выстрелов установить невозможно, они произошли один за другим в короткий промежуток времени, и даже расстояния, на котором были произведены выстрелы, установить нельзя. Смерть наступила не сразу. Направление смертельного выстрела, данного сзади, говорит о том, что раненый был либо более высокого роста, чем стрелявший, либо что раненый после первого несмертельного выстрела отвернулся и наклонился и вторично был ранен сзади. Защита и борьба могли иметь место. Признаков выстрелов, данных