«Катюши» – «Сталинские орга́ны» - Артем Владимирович Драбкин Страница 8

Белоруссию. Причем там случай был. Наша бригада считалась резервом командующего фронта, и я, как начальник разведки бригады, часто контактировал с командующими гвардейскими минометными частями фронта. Он посмотрел, как исполняю свои обязанности, и через 8 месяцев вызвал меня к себе, в штаб армейской группы, тоже направил начальником разведки. Начались бои за Белоруссию, во время которых убили помощника начальника штаба армейской группы, и на меня взвалили и разведку, и оперативную работу.

У нас там было 5 полков и пара бригад, и надо было со всеми поддерживать связь, решать задачи, как их использовать. Я недели две так поработал, а потом меня вызывает командующий и говорит: «Мы решили тебя оставить на оперативной работе, старшим помощником начальника штаба». Я стал начальником оперативного отделения, а это уже полковничья должность.

В этой должности я работал 8 месяцев, участвовал в освобождении Белоруссии, части Прибалтики, а потом наши части гвардейские минометные из резерва Верховного главного командования переподчинили командующему артиллерии фронта, и командующий гвардейскими минометными частями стал заместителем командующего артиллерии фронта. Мне предлагали должность начальника штаба полка или бригады, но штабная работа мне надоела, и я попросил назначить меня командиром дивизиона. Командиром дивизиона я освобождал Литву, штурмовал Восточную Пруссию – вот там тяжелые снаряды пригодились, у немцев укрепления были – стены метр толщиной. Наша бригада была фронтового подчинения, и в Восточной Пруссии был случай, когда я со своим дивизионом за 7 дней побывал в 6 армиях. После Кенигсберга мы пошли на Пиллау, сейчас это Балтийск, и там закончили войну.

Последний залп мы дали в Пиллау, а потом нас перевели поближе к Кенигсбергу, мы размещались за 40 км от Кенигсберга. Там я и встретил Победу. У меня в машине приемник был, я 8 мая, часов в 10–11 вечера, залез в машину, включил приемник и попал на Болгарию, а болгарский язык похож на русский. И я слышу, говорят, что подписан акт о капитуляции. Я из машины выхожу и разряжаю пистолет в небо. Ко мне подбежали, поинтересовались, что случилось, и я сказал, что победа. Что дальше творилось… Раз командир стрельнул, сказал, что Победа… Там такая стрельба началась. Мы прыгали, друг друга похлопывали, радовались, что мы живы.

В Германии мы пробыли месяц, и вдруг наш дивизион подняли по тревоге и отправили на немедленную погрузку. Я-то думал, что война закончилась, все нормально, только учеба осталась, а тут по тревоге погрузили на эшелон и отправили в сторону Москвы. Не доезжая до Москвы, мы оказались в Мичуринске, а оттуда поехали в сторону Алма-Аты. А уже из Алма-Аты, по Турксибу, мы прибыли в Читу, на войну с Японией. Если так посчитать – нас тогда лишних 3000 километров прокатили.

Спасибо, Леонид Андреевич. Еще несколько вопросов. В училище вы принимали участие в тушении пожаров и борьбе с зажигалками, а вообще немецкая авиация сильно Москву бомбила?

Если сравнить со Сталинградом или Курском – нет. Основной вред был в первые налеты. Особенно опасны были зажигательные бомбы. Паровое отопление не везде было, было много дровяных, угольных складов, да еще и дома деревянные были. Поэтому, когда немцы стали бросать зажигалки, пожары в первые дни были сильнейшие. Сперва не знали, как с зажигалками бороться.

Какой средний возраст солдат был?

Вначале были молодые, моряки, военнослужащие войск НКВД. Отбор к нам строжайший был, на каждого можно было положиться. Потом уже и постарше пошли, 45–50 лет, да и отбор вроде как попроще стал.

Я когда дивизионом командовал, у меня начальник химической службы, старший лейтенант был, так он мне как-то рассказал, что до войны был бандитом на железной дороге Москва – Адлер. Я деталей не знаю, но претензий к нему у меня никаких не было. Когда мы ехали в Японию, у меня четверо бойцов сбежали, на стоянке пол проломили, выбрались из вагона и прикинулись, что дрова пилят. Я и послал начальника химслужбы вытащить их, он же железнодорожные правила знал, знал все ходы-выходы. Не знаю как, но он ребят вытащил, и уже в Чите они меня догнали.

А национальный состав какой был?

Очень разнообразный. Процентов 50 были нерусские – буряты, чуваши и так далее.

Никаких проблем на национальном вопросе не было?

Нет. Воевали все одинаково, все были друзья, не было мысли, что кто-то какой-то национальности.

Встречаются упоминания, что под Москвой «катюши» применяли зажигательные снаряды. Это так?

Да. Осколочно-зажигательные снаряды. Немцы дрожали от них. Там, помимо осколочных ранений, все выжигало и раны не заживали.

Какие основные цели для «катюш» были под Москвой?

Главная наша задача – уничтожать все дома, склады и прочее. Тогда был издан приказ – при отступлении все эвакуировать или уничтожать. Очень жестокий приказ. Ничего нельзя было оставлять немцам, но большая часть населения не эвакуировалась. А оставалась, а нас заставляли стрелять по сооружениям, где еще можно жить, или, если колхоз не успел зерно эвакуировать – значит, надо было стрелять по этим домам, складам, чтобы сжечь.

Вы стреляли по домам, а как было с боеприпасами?

У нас особых проблем не было. На «катюши» чуть ли не 50 заводов работало. У нас снаряды были, а вот у ствольной артиллерии были проблемы.

С тяжелой артиллерией вообще сложно было, чтобы везти ту же пушку-гаубицу, нужен трактор, горючее для него, а с горючим плохо было. В обороне им снарядов давали – 1–3 на пушку, а только для пристрелки требуется минимум пара снарядов. Для того чтобы попасть, нужно захватить цель в вилку, а потом уже третьим снарядом бить, а у них всего было 1–3 снаряда на пушку… Вот это трагедия была.

Встречается упоминание, что во время войны «катюши» минировали. Это так?

Да. Был ящик 25 килограммов тола, а иногда туда все 50 клали. Ставился он сзади кабины водителя, там скамейка была, на которой расчет ехал, а под скамейкой взрывчатка.

1941–1942 год, немцы у Москвы, у Сталинграда, на Кавказе не было ощущения, что страна погибла?

У меня не было, потому что я был настроен как военнослужащий, защитник, патриот. Но патриотизм мой иссяк, когда я видел, как нас встречали после Японии. Мы когда из Маньчжурии вернулись, три дня стояли на станции без внимания, никто не встречал. Чувство было отвратное.

В 1942 году был издан приказ № 227 «Ни шагу назад». Вы с ним сталкивались?

Да. Слишком жестокий приказ был, но, с точки зрения той обстановки, может, и необходимый. Был