Александр Тиняков. Человек и персонаж - Роман Валерьевич Сенчин Страница 8

автора. Можно сочувственно или враждебно относиться к идеям г. Тинякова, но нельзя не признать, что он никогда не опускается до холодного выдумывания стихов, до писания ради писания, до стихотворного жонглерства, получившего столь широкое распространение в последние годы. Переживания г. Тинякова подлинны, – и это заставляет примиряться с их немного наивным демонизмом.

Стих г. Тинякова довольно жесток, отрывист, немузыкален, но в нем чувствуется серьезная работа, которая, думается, со временем даст хорошие результаты. Лучшие в книге – стихотворения: «Идиллия», «1-я песенка о Беккине», «Вьюжные бабочки». Худшее – псевдоученые примечания, которыми снабжены некоторые стихотворения. В общем же книга г. Тинякова производит довольно приятное впечатление.

Впрочем, если верить письму Ходасевича Борису Садовскому от 6 декабря 1912 года, первоначально рецензия имела иной вид:

Если увидите Одинокого, то скажите, что я очень благодарен за книгу и за добрую на ней надпись. Но дело еще не в этом. Я дал в «Утро России» о ней рецензию строк в 80. Из нее сделали 23 строки, зачеркнув все мои похвалы, послужной список Одинокого и заключительные приветствия. Зато кое-что они прибавили от себя. В результате – я объявил этим ослам, что нога моя не будет в ихней газете, но перед Одиноким мне все-таки стыдно. Скажите ему все это, и пусть он мне напишет, сообщив свой адрес. Он мне милее многих.

Так или иначе, революции в поэзии «Navis nigra» не произвела.

«Он ждал либо славы, либо гонений (привожу слова все того же Ходасевича из „Неудачников“. – Р.С.), которые в те еще героические времена модернизма расценивались наравне со славой: ведь гонениями и насмешками общество встречало всех наших учителей. Но спокойного доброжелательства, дружеских ободрений, советов работать Одинокий не вынес. В душе он ожесточился. <…>

После „катастрофы“ со сборником (хотя вся катастрофа в том-то и заключалась, что никакой катастрофы не было) Тиняков проклял литературную Москву и перебрался в Петербург».

* * *

Документы показывают, что перебрался наш герой в Петербург еще до появления большей части отзывов – практически сразу после выхода «Navis nigra». Видимо, решил, что теперь, как автор целой книги стихотворений, достоин войти в литературный мир столицы империи.

Как и без малого десять лет назад, когда пытался обосноваться в Москве, Тиняков заручился рекомендациями. Вардван Варжапетян в повести «„Исповедь антисемита“, или К истории одной статьи» приводит письмо главного редактора издательства «Гриф» Сергея Соколова (псевдоним Сергей Кречетов) одному из самых известных в то время писателей Алексею Ремизову (от 24 сентября 1912 года):

Дорогой Алексей Михайлович!

Примите благосклонно сего молодого поэта. Это – Александр Иванович Тиняков (Одинокий), переправляющийся на жительство в Петербург. Знакомых у него из писателей там нет, кроме тех будущих, к коим я дам ему рекомендательные письма. Откройте ему ход в литературный мир, где его место вполне по праву. Буду очень за сие благодарен.

Ремизов тут же переправил Тинякова к Блоку: «…Примите его, назначьте ему день и час, в Академию его запишите, в цех поэтов укажите дорогу (к Городецкому)».

Второго октября состоялось знакомство Тинякова с Блоком. Блоку Александр Иванович понравился, они сблизятся и будут встречаться до конца апреля 1916-го, когда с Тиняковым порвут отношения почти все прогрессивные…

В общем, первые шаги в Петербурге оказались для героя нашей книги удачны, но того восхождения, какое произошло совсем недавно у Николая Клюева и какое случится через два с половиной года у Есенина, Тиняков не испытал. Он был и решил остаться символистом, а Городецкий, сохраняя добрые отношения с Блоком, с символистами воевал. Заявись Тиняков в Петербург как крестьянин (что проделал Николай Клюев и большая часть других поэтов, которых позже назовут «новокрестьянскими») или как вернувшийся к истокам вчерашний декадент, может быть, он бы и удостоился стойкого упоминания где-нибудь между Пименом Карповым и Алексеем Ганиным.

Сам Тиняков пока ни с кем не воюет. Первого октября он посылает Николаю Гумилеву «Navis nigra» и письмо с нотками заискивания:

Глубокоуважаемый Николай Степанович,

Позвольте мне предложить Вашему вниманию первую книгу моих стихов и сказать несколько слов о том, с какими мыслями и чувствами я предлагаю ее Вам.

Уже давно, – познакомившись с Вашими отдельными стихотворениями в журналах, – я начал думать о Вас, дающем огромные обещания.

Теперь же, – после «Чужого Неба», – непоколебимо исповедую, – что в области поэзии Вы – самый крупный и серьезный поэт из всех Русских поэтов, рожденных в 80-х г.г., что для нашего поколения Вы – то же, что В.Брюсов для поколения нынешнего. Нечего и говорить, что читая Ваши произведения, я могу только горячо радоваться за свое поколение, а к Вам, как к нашему «патенту на благородство», относиться с величайшим уважением и благодарностью.

Я буду очень счастлив, если Вы напишете мне что-нибудь о моей книге. Особенно ценны будут для меня Ваши указания на мои промахи. Я очень многим обязан беспощадной критике В.Я.Брюсова, а его осторожное одобрение значило для меня больше, чем шумные похвалы других.

Я очень желал бы встретиться с Вами и был бы горячо благодарен Вам, если бы Вы соблаговолили дать мне Ваши произведения с Вашим автографом.

А спустя неполный месяц Гумилев отозвался в журнале «Аполлон», где, по сути, назвал весь сборник Тинякова промахом.

Обиду на своего одногодка Александр Иванович пронесет через всю жизнь; влюбленность в Анну Ахматову только усилит неприязнь. Через десять лет Тиняков упомянет (еще как!) Гумилева в самом страшном и печально известном своем стихотворении – «Радость жизни».

Впрочем, отношения вначале и с Николаем Степановичем складывались добрые. На свое письмо Тиняков наверняка получил положительный ответ, потому что в письме Борису Садовскому (о Садовском подробнее чуть ниже) сообщал: «…Я за это время был у А.М.Ремизова и у Н.С.Гумилева в Царском Селе. Там я познакомился с супругой Гумилева – Анной Ахматовой, с Игорем Северяниным и Георгием Ивановым. Ахматова – красавица, античная гречанка. И при этом очень неглупа, хорошо воспитана и приветлива. Комнаты их дома украшены трофеями абиссинских охот Гумилева: черная пантера, леопард, павиан…

Мое стих. „Скопец“ принято в журнале „Гиперборей“, а на сегодняшний вечер я получил приглашение в „Цех поэтов“…»

В «Цехе поэтов» Тиняков, правда, не задержался – не захотел быть подмастерьем у своих сверстников Гумилева и Городецкого.

Александру Ивановичу очень важен отклик на свою книгу от учителя Брюсова, о котором он слагал вот такие стихи:

Над мертвой пропастью машин

И электричества, и блуда —

Ты, – как единый властелин,

Ты, – как единственное чудо!..