Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1942–1943 - Вера Павловна Фролова Страница 71

Я перевела маме этот необычный приказ – просьбу, а от себя посоветовала не браться за столь щепетильное дело. Ведь по Линдиной физиономии было заметно, как все они жаждут ее конфуза.

Но моя настырная мамулька неожиданно воспротивилась. Наверное, взыграла врожденная кулинарная амбиция: она ведь и в самом деле слыла среди нашей многочисленной родни первым кондитером, и я действительно как-то в очередном споре с Линдой сказала об этом. Надо же! И тот наш разговор передала хозяину!

– А почему бы и нет?! – задорно проговорила мама и принялась загибать пальцы на руках: – Какой господам угодно – с капустой, с мясом, с морковью, с рисом, с сагой, с рыбой?.. А может быть, испечь ватрушку или «Наполеон»? Могу также состряпать пироги с картошкой, с кашей, с горохом, с зеленым луком и яйцом, с грибами… Дайте мне все необходимые продукты, и я испеку вам хоть двадцать разных пирогов.

От удивления Линда поперхнулась: «Ну зачем же так много? Сделай что-нибудь одно – ведь еще неизвестно, как у тебя получится… Пойдем к госпоже, и ты скажешь, что тебе требуется из продуктов».

Они обе и я, в качестве переводчицы, направились к старой фрау, где состоялся примерно тот же разговор. Однако печь в господском доме, в комфортабельной духовке, мама категорически отказалась, заявила, что сделает все у себя. Уже через несколько минут она потащила к себе домой большущий кочан капусты и бидон с молоком. Линда несла следом пакеты с мукой и сахаром, яйца, масло и все прочее, что было необходимо для столь «ответственной» стряпни.

Да, на сей раз «Ана» просто превзошла себя, да и то сказать – она ведь демонстрировала перед ненавистнической «высшей» расой свое русское мастерство и умение, а уж если на то пошло – то и свое национальное достоинство, честь, самоуважение. Пироги с капустой удались на славу – пышные, ароматные, с аппетитной золотистой корочкой. Поистине «императорский» вид имел и «Наполеон», масляно лоснящийся кремом и обильно обсыпанный сладкой коричневой крошкой.

Когда мы вернулись вечером с работы, уже все было готово. На чисто выскобленном куске фанеры лежали прикрытые белым вафельным полотенцем два пирога с капустой и торт «Наполеон».

– Иди, отнеси это туда, – небрежно сказала мне мама. – Да скажи им – пусть поучатся у нас, русских.

– Ну уж нет! – решительно воспротивилась я, – не собираюсь их ублажать. Ты пекла – ты и неси.

– Неужели, ту, май-то, это все им? – простонал в отчаянии Миша и с надеждой уставился на маму: – Тетя Нюша, как же так?

Мама, с улыбкой взглянув на него, кивнула на посудную полку над плитой, где тоже почему-то было наброшено полотенце: «А это что? Или вы думаете, что для фрицев праздник, а для нас – нет? Шмидт же сам без конца твердит, что надо во всем экономить – вот я и сэкономила… для себя».

Вернулась она из панского дома гордая и еще более воинственная. Ее кондитерские изделия привели тамошних обитателей в транс. «Наполеон» все обнюхивали и чуть ли не лизали его – мама им объяснила, что его сейчас не надо есть – он должен «дозреть». А вот пирог с капустой фрау тут же разрезала, и каждый подставил ей тарелку. Хозяйка, рассматривая свой кусок, сказала откровенно: «Никогда не предполагала, что капуста годится для выпечки и что это – так вкусно». И Шмидт, подбирая аккуратно серебряной ложечкой крошки, подтвердил охотно: «Шмект, Ана! Зер шмект»[47].

– Ты, Ана, научи Линду так стряпать, – простодушно попросил он, на что мама хитро и не без колкости ответила: мол, вряд ли Линда сумеет. Может быть, польские блюда она и очень хорошо готовит, а вот пирог с капустой ей не осилить – это ведь чисто русское кушанье… Что ж, добавила она, скромно опустив глаза, если хозяевам понравилась ее стряпня, она всегда – иммер – к их услугам.

Вот так и мы неожиданно встретили Рождество с вкусными мамиными пирогами, которые так живо напомнили мне наши довоенные праздники.

Часов в пять Вера ушла, предварительно взяв с меня и Симы слово, что завтра мы непременно придем к ней в гости. Я проводила ее до деревни – дальше без пропуска идти не рискнула.

Остаток вечера провели за картами – опять дулись в «козла». Как обычно: я – с Симой, Миша – с Василием. Мы снова применили давно изобретенный нами и уже неоднократно испытанный «хитрый» шифр, в результате чего наши противники трижды остались «сухими козлами». Ох и злились же они! Особенно неистовствовал Мишка.

– Они, ту, май-то, жульничают! – вопил он. – Наверняка как-то перемигиваются или показывают друг другу карты!

– А ты прежде докажи, а потом кричи! – парировали мы, еле удерживаясь от смеха. – За клевету знаешь что бывает?!

Раздосадованного Мишу сменил Леонид, и они все трое в шесть глаз следили буквально за каждым нашим движением, старались во что бы то ни стало «засечь» нас. Но все равно не могли ничего обнаружить. Ведь ни я, ни Сима даже не глядели друг на друга. А между тем…

– О Господи. Ну и сдал! – роняла, словно бы в досаде, расправляя веером карты в руке, Сима, и я уже точно знала, что у нее нет крестей и червей.

– И у меня карта – хуже некуда! – огорченно вторила я ей и этим давала понять, что бью виней.

Вот так, хохоча и потешаясь, мы и дурачили наших хлопцев весь вечер. Правда, под конец Мишка все же чуть было не раскрыл наш «секрет».

– Я знаю! Я догадался, ту, май-то, в чем дело! – заорал он. – У них в ходу какие-то слова! Они, май-то, заранее сговорились и дают знать друг другу о своих картах!

Тут, конечно, нам пришлось срочно прекратить игру. Сделали вид, что страшно разобиделись на них: «Ах, не верите – не надо! Просто слабаки вы против нас – вот и злитесь!.. Нет-нет, и не просите нас, ни за что не станем больше с вами играть!..»

Обидно. Теперь из-за этого глазастого и ушастого «братишки» придется нам с Симой придумывать какой-то иной «шифр».

Часов в восемь я сбегала к Шмидту и попросила на завтра пропуска в Литтчено для себя, Симы и Нины. Он нахмурился, узнав, что собираемся к