Алексей Козлов. Преданный разведчик - Александр Юльевич Бондаренко Страница 7

на ту пору просто вычеркнутые из истории, Алексей Михайлович узнал гораздо позже. До института здание занимал Народный комиссариат просвещения, потом, после упразднения ИКП, оно несколько лет пустовало, а затем тут обосновался МИМО, созданный в 1944 году, когда «в верхах» стало ясно, что стране остро не хватает квалифицированных дипломатов…

Итак, Алексей без труда добрался до нужной станции метро, увидел величественное здание института, а далее всё произошло точь-в-точь как в известной пословице: «По одёжке встречают – по уму провожают».

Встреча была на институтском крыльце, где, говоря современным языком, «тусовались» московские хлыщи, рассчитывающие в обозримом будущем вступить на дипломатическое поприще. Появление «конкурента» в аккуратной, но очень непрезентабельной одёжке, да ещё и с этим самым ящиком или сундучком с навесным замочком, вызвало у них презрительно-насмешливое отношение. «Ты чего? Езжай к себе – в институт сельскохозяйственный! Поступай в Сельхозакадемию – здесь тебе делать нечего!» – высокомерно посоветовал кто-то под громкий хохот окружающих. Впрочем, больше задираться никто не стал, видя, что парень пришёл здоровый, можно и схлопотать. Не обратив внимания на насмешников, Алексей спокойно прошёл в приёмную комиссию.

…А ведь даже в дурацкой шутке может оказаться доля истины! Именно Тимирязевскую сельскохозяйственную академию (а отнюдь не МИМО, которого тогда ещё не было) окончил в 1932 году П.М. Фитин[23], возглавлявший советскую внешнюю разведку в годы Великой Отечественной войны…

Очевидно, в Москву Алексей приехал точно к указанному времени, потому как в тот же день сдал свой единственный экзамен. Точнее даже, сдачи-то и не было: он только начал отвечать на первый вопрос билета, как экзаменаторы, услышав его безукоризненный хохдойч, пошептались между собой и сказали: «Хватит!»

«Они просто обалдели! – говорил нам коллега Козлова, хорошо его знавший. – Ведь там приходили ребята из московских спецшкол, но у них немецкий был обычный, а у него, от Зельмана Шмульевича, был разговорный, настоящий. Он спокойно цитировал немецкие стихи – всё знал прекрасно. И вообще, к тому же, он был вышколен, как настоящий немец».

Кратко посовещавшись, педагоги спросили: «Вы откуда?» – «Я 1-ю школу в Вологде закончил», – отвечал Алексей, уверенный, что всем всё будет понятно. И на том его вступительный экзамен был успешно завершён. Из здания, глянув со снисходительным презрением на продолжавших толпиться на крыльце тех самых «остроумных» хлыщей, Козлов вышел уже досрочно зачисленным в вуз студентом. В общем, как в нашей пословице: ему – МИМО, а тем, вполне возможно, и мѝмо… Теперь у него впереди было шесть лет учёбы…

Особых личных воспоминаний Алексея Михайловича о студенческих годах на сохранилось: обычно все интервьюеры – и мы в том не исключение – расспрашивали его о разведывательной работе, хотя именно о ней наш герой говорил очень мало, и ещё выспрашивали о пребывании в южноафриканской тюрьме. Вот это была для него самая любимая тема, потому как скрывать там было нечего и не от кого. Поэтому в рассказе нашем мы ограничимся всего несколькими свидетельствами.

Известный уже нам Юлий Квицинский писал: «Учиться в МИМО было очень интересно. Это был в те времена один из лучших гуманитарных вузов страны. В числе профессоров значились такие имена, как Тарле, Дурденевский, Крылов, Любимов. Была и сильная молодая поросль преподавателей. Прекрасными специалистами отличалась языковая кафедра. Но главное, что определяло атмосферу, было желание студентов учиться. Определённый процент равнодушных и разгильдяев, конечно, был, но он был ниже, чем в других местах. Царил определённый дух корпоративности»[24].

Известно, что как раз в то самое время, с 1953 года, в МИМО стали принимать студентов из социалистических стран, которые и учились, «и жили вместе с советскими студентами». Так, Алексей нежданно-негаданно оказался поселён в одну комнату с тремя студентами из ГДР, что дало ему возможность не только постоянно общаться с носителями языка, но и наблюдать их в повседневной жизни, получая при этом такую «бытовую» информацию, которой ни на каких занятиях не дадут.

Хотя, набирая, аккумулируя этот немецкий опыт, Козлов делал это в общем-то подсознательно, никак не думая, что впоследствии ему придётся превратиться в того самого Отто Шмидта, но без отчества «Юльевич». Он, как и все его сокурсники, готовился идти по дипломатической стезе. И ведь большинство из его однокашников по ней не только пошло, но и сделало на ней успешные карьеры. Кажется, все три соседа Алексея по комнате, немецких студента, впоследствии стали послами ГДР в различных странах. Ну и из наших советских студентов, однокурсников Алексея Михайловича, достигли дипломатического ранга чрезвычайного и полномочного посла СССР и/или России Игорь Иванович Яковлев, Валерий Николаевич Попов, Анатолий Федосеевич Тищенко и ещё ряд других. Так что более чем вероятно, что и Козлов мог бы представлять наше государство в какой-нибудь из ведущих стран мира – ну, или где-нибудь в Кабо-Верде, ранее именовавшейся Республикой Острова Зелёного Мыса. Однако, как нам известно, судьба распорядилась по-другому…

С третьего курса будущие дипломаты начали, параллельно с основным, изучать и второй язык. Возможно, какие-то желания и учитывались, но очевидно, что определяющую роль играла точка зрения мидовского руководства – то есть потребности ведомства. Вот и Алексею пришлось вдруг заняться датским языком…

Ну, пришлось – и что тут такого особенного? Ведь способности к языкам у него явно были. На этот вопрос отвечает великий знаток Скандинавии Борис Григорьев – писатель, автор книги «Скандинавия с чёрного хода» и ряда других, а по совместительству (уж так получилось) полковник внешней разведки:

«Могу с полной ответственностью утверждать, что овладеть этим языком в совершенстве, как это удаётся многим иностранцам при изучении английского, французского или итальянского языков, практически невозможно. В датском языке есть несколько звуков и особенностей произношения, которые делают эту сверхзадачу невыполнимой. Датский язык был четвёртым по счёту на моём пути, но я чуть не вывихнул свой язык (который во рту), пока более-менее сносно научился более-менее фонетически грамотно выражать на нём свои мысли. И понимать датчан я научился лишь ко второму году пребывания в стране. Кошмар!

Шутники утверждают, что если хочешь послушать, как звучит датская речь, то возьми в рот горячую картошку и попытайся говорить по-шведски. Получится похоже»[25].

А теперь немного о жизни института со слов «младшего товарища» Козлова – того самого Олега Гордиевского. Не очень хочется его цитировать, особого доверия его утверждения не вызывают, и вообще он мерзавец и предатель, однако отбрасывать свидетельства очевидца лишь по той причине, что он тебе глубоко несимпатичен, нельзя. И потом, что ни говори, но без этой личности нам в нашем повествовании, к сожалению, не обойтись. В своей известной нам уже книге, кокетливо названной «Следующая остановка – расстрел», предатель рассказывает о нравах, якобы царивших в МИМО в то время, когда он там обучался одновременно с Алексеем Михайловичем:

«Мне понравился институт с самого первого дня: всё мне было там по душе, не в последнюю очередь потому, что при первом появлении в его стенах я услышал, как студенты открыто обсуждали доклад Хрущёва на ХХ съезде партии…

В институте этот дух умственной и культурной раскованности кружил голову, был заразительным. Студенты могли критиковать, печатать листовки, проводить собрания, вывешивать плакаты, произносить речи. Особенно часто собрания устраивали студенты старших – четвёртого, пятого, шестого – курсов; они, разумеется, были опытнее, образованнее и красноречивее нас. Мы, младшие, взирали на всё это с восторгом, особенно когда происходили своеобразные диспуты – сродни мозговой атаке…»[26]

Напомним, что в то время, когда Гордиевский поступил на 1-й курс, те же Козлов и Квицинский были уже на 4-м, то есть тут как раз речь идёт о них, на которых, как утверждает Олег Анатольевич, он тогда «взирал с восторгом».

А теперь цитата «из Квицинского», несколько отличающаяся по своей тональности от весьма «либеральных» утверждений Гордиевского: «В институте была сильная комсомольская организация. С её помощью администрация держала довольно строгую дисциплину. Понукать комсомольские комитеты особенно не требовалось. В них работали не за страх, а за совесть: активная деятельность в комсомоле учитывалась при распределении на работу по окончании института. Получить работу по прямой специальности было очень сложно, так как МИД СССР брал не более 10–20 процентов выпускников, остальным приходилось идти в другие организации и учреждения»[27].

А вот что говорил нам по этому поводу сам Алексей Михайлович Козлов: «Я с этой сволочью в своё время учился в МГИМО, мы с ним вместе работали в комитете комсомола. Кстати,