Воспоминания (1916-1936) - Софья Дмитриевна Благая Страница 7

о том, как в городе развелась масса белых мышей, и жители не могли от них избавиться. Но вот в городе появился юноша, заиграл на дудочке, и все мыши ушли за ним. А юноша вернулся в город и женился на принцессе. Я была поражена увиденным, долго вспоминала и пересказывала фильм. Второй была картина «Руслан и Людмила». Мне прочли поэму до посещения кино, и особого впечатления эта картина не произвела. Третьим фильмом был «Домик в Коломне». В маленьком домике на окраине города помещалась революционная явка. Дочка старой хозяйки полюбила одного из революционеров и убежала с ним. Когда они переплывали озеро, их окружили жандармы. Молодой человек перевернул лодку, и они утонули. Вот эта-то картина поразила воображение маленькой зрительницы. До самого отъезда из Москвы моей излюбленной игрой был «домик в Коломне». Если не было партнёров, я играла с «бутошной» Тиль Иванной (откуда она взялась, до сих пор не понятно).

Вскоре после приезда тёти Кати в Москву приехала и её служанка Маша. Она поступила служить в семью Чинтуловых. Два друга – Чинтулов и Цейтлин – жили у тёти Кати в Петербурге, когда её уплотнили. У болгарина Чинтулова был сын Юра. Маша приводила его играть со мной и меня возила на Спиридоновку к Чинтуловым.

На углу Остоженки и Штатного пер. была бакалейная лавка купца Толмачёва, рядом – какое-то революционное учреждение, где заседал Троцкий и работал отец Юры. [Иван Дмитриевич Чинтулов в 1920–1921 гг. служил в Штабе РККА]. Он заранее знал о приездах Ленина. Мы с няней бежали туда и наблюдали, как Ленин выходил из машины и входил в подъезд. Потом шли домой и няня учила нас с Юрой петь: «Часы ходят, часы бьют, службу Ленину несут» А однажды Чинтулов достал для нас с няней и Юрой билеты на большое гулянье, устроенное в Александровском саду в честь Октябрьской годовщины. Было много интересного. Летали цеппелины [дирижабли] и сбрасывали кульки с угощением. А потом весь народ ринулся в середину сада. Там был устроен деревянный помост, на котором выступал Ленин. Няня с нами не попала в первые ряды. Она взяла меня на руки, но мне всё равно было плохо видно. И я заревела благим матом: «Ленина хочу!» Он это услышал, прервал речь и попросил: «Товарищи, пропустите няню с ребёнком!» Люди расступились, няня подошла ближе, Ленин нагнулся, улыбнулся и погладил меня по голове.

Между мной и Юрой была любовь. Запомнила я сцену прощания с Юриком, когда он с семьёй уезжал в Одессу. Я сижу на детском соломенном диване, Юрик стоит передо мной на коленях, целует ручки и лепечет: «Милая моя, любимая моя, как я без тебя буду жить?» Много слёз пролили мы в разлуке. Переписывались через родителей. После нашего отъезда в Оренбург связь с Чинтуловыми прервалась.

В ШТАТНОМ ПЕРЕУЛКЕ

Я росла слабым ребёнком, часто болела. Воспаление лёгких было раз пять. Тётя Катя бежала к Иверской, ставила свечу, молилась, и я поправлялась. В церковь ходили каждое воскресенье и каждый праздник. Однажды тётя Катя с мамой рано утром пошли в церковь. У няни был выходной день. Папа сам одел меня и повёл в церковь. Надел на меня белое платьице с зелёным пояском и повязал на голову огромный жёлтый бант. Пришли в церковь – мама ахнула: «Яичницу с луком привели!»

Однажды шли из церкви мама, тётя Катя и я. Впереди шла немолодая женщина с голыми руками и шеей, в розовом платье и зелёной шляпе. Мама засмеялась: «Что за пугало?» Женщина обернулась, и все остолбенели, узнав в ней «нашу жену». Так мама называла первую жену отца – Софью Владимировну Даксергоф.

Был с ней ещё один потешный случай. Пришла она к нам в гости и стала завидовать маме, жалеть, что оставила мужа. Няня Татьяна Ивановна слушала, слушала, плюнула и ушла. А через некоторое время привела в гостиную меня. На диване сидел папа и по бокам – обе его жены. Я подошла и, как научила няня, сказала: «Вот так папа! Сразу две жены – старая и молодая». Что тут поднялось! Целая истерика: как же Софью Владимировну назвали старой? И больше она до отъезда в Америку в нашем доме не появлялась [см. Приложение 3].

В 1920 году муж тёти Лёли, Николай Дм. [Миллиоти] сбежал за границу, бросив жену с двумя сыновьями. Братья устроили Лёлю экономкой в итальянское посольство, но с детьми туда не брали. Старшего Павлика временно взял дядя Миша, а младший Юрий поселился у своего дяди Мити (у нас). Каждое воскресенье к нам приходила тётя Лёля и приносила очень вкусные, необыкновенные итальянские сладости. Когда здание посольства было отремонтировано, приехал посол с семьёй (итальянский граф) [вероятно, Гаэтано Патерно ди Манки ди Биличи, первый посол Италии в СССР в октябре 1923 –феврале 1924 года], и тёте отвели под жильё флигель в саду и разрешили взять детей.

Я часто ходила к ним в гости, и нашей любимой игрой была игра в корабль. У флигеля была плоская крыша. Туда перетаскивали всё возможное из комнат и целыми днями плавали по морям и океанам.

Мы переехали на новую квартиру. Поселились в Штатном пер. в доме № 6. Занимали весь бельэтаж – 6 комнат. На первом этаже была швейная мастерская, куда мама устроилась старшей закройщицей. А папа тогда работал начальником продотдела при Наркомфине и совмещал должность коменданта дома № 6.

Вскоре мама родила дочку. Я запомнила безобразно распухшую фигуру матери, страх и боль, когда она еле передвигалась на распухших ногах, держась за стены. Врачи запретили маме рожать, опасаясь, что сердце не выдержит, и в 8 месяцев вызвали преждевременные роды. Меня измучили страшные вопли матери, которая не могла разродиться до тех пор, пока бабушка не зажгла венчальные свечи. Девочка родилась мёртвая, мне её не показали, да я и не пыталась её увидеть. Но потом я всю жизнь жалела, что моя сестричка погибла. А мама поправлялась долго.

Когда мне исполнилось 5 лет, мама отдала меня в частную школу изучать французский язык. Старая княгиня с дочерью жила в огромной квартире в старинном доме на Воздвиженке. Их почему-то не уплотнили. Занятия вела старушка. Учеников было человек 5. Я запомнила только Колю Шереметева, сына графа. Шалуном этот Коля был сверх меры, без конца и края издевался над старушкой.

Как-то я заболела и несколько дней не ходила на занятия. Когда тётя Катя привела меня,