Саперы - Артем Владимирович Драбкин Страница 7

рядом, параллельно трассе, идут немцы — и вооруженные, и невооруженные. Они шли очень близко к нам — мы видели их, они видели нас. От этого страшно становилось. Ехали мы дня два или чуть меньше, числа 7-го оказались в каком-то небольшом поселке, и вдруг к нам бегут немецкие солдаты, машут белой тряпкой и что-то кричат. Лешка Молчанов кричит: «Автомат, сука!» Я беру автомат, схватил гранаты, а немцы уже близко подбежали, и один из них по-русски кричит: «Славяне, оставьте повозку, а сами идите — мы вас не тронем!» Им нужна была наша повозка. И второй раз кричит: «Оставьте повозку и идите!» Второй раз крикнул, а Лешка в него гранатой немецкой, на деревянной ручке — раз! Кинул одну, вторую, а мне кричит: «Очередь!» Я из автомата луплю. И немцы открыли сумасшедший огонь! Наш ездовый к этому моменту успел повозку и коней спрятать, куда-то отъехал. Он был уже немолодой мужчина — видимо, знал, что сейчас начнется колотьба. Этот наш западенец тоже был на повозке, поэтому нас было всего двое — я и Лешка. Он был такой отчаянный парень! Выскочил, еще гранату бросил, а немцы стреляют, и его сильно ранило в плечо. Ой, как он кричал! «Господи! Мама!» Упал, плечо у него перебито, я его схватил, уже не смотрел на стрельбу, перетащил его через дорогу к цивильным немцам. А они сидят в подвале, я кричу: «Доктор, шнелле! Доктор, шнелле!» Они увидели, в чем дело, и, видимо, позвали доктора. Откуда ни возьмись появился доктор с сумкой, перевязал Лешку, дал ему какие-то лекарства. И тут, на его счастье, идут «студебеккеры» с нашими солдатами — наверное, тыловики. Я выскочил, останавливаю их: «Братцы, возьмите раненого в кабину!» Посадили его в машину, нашего западенца посадили вместе с ним, и они поехали. В результате Лешка Молчанов остался жив, потом написал мне письмо с благодарностью. Ему просто повезло, что вовремя приехали эти машины, иначе он не выжил бы — он столько крови потерял. А так его быстро доставили в госпиталь и спасли.

На следующее утро мы поехали дальше. Едем-едем, и вдруг стрельба! Стреляют из всех видов оружия! Что такое? Мы скорее съехали на обочину. Едут навстречу нам машины с солдатами, и из кузовов стрельба. Увидели нас: «Братцы, победа!» У них с собой были и вино, и закуска. Тут же и отметили.

Через несколько дней приехали мы в город Хемниц, там стояла наша дивизия. Начальник штаба батальона посмотрел на нас и говорит: «И что с вами делать? Вы же дезертиры!» Мы стоим перед ним вдвоем с ездовым. Как ему объяснить, почему мы так долго отсутствовали? Связи же никакой не было, мы даже не знали, где наша часть! Хотя я вам скажу честно — мы не очень-то спешили. У нас часть повозки была свободна, и пока мы ехали по Германии, то в повозке кое-что появилось. Нам по дороге попадалось очень много брошенных магазинов, и мы по этим магазинам ходили, брали вещи. Да и не только по магазинам. Иногда заходили в брошенные дома и сразу шли в погреб. У немцев во всех погребах была курятина в банках и консервированный крыжовник. У них вообще было полно еды — и консервы, и заграничные фрукты. Чего в этих домах не было, так это хлеба, а остальное все было. Помню, один раз зашли в какой-то шикарный дом — ломом сорвали замок, зашли и давай там шарудить. Чутье у нас было саперное! Отодвинули шкаф, а за шкафом был ящик наподобие сейфа, разбили его кувалдой. Внутри лежал пистолет, украшенный узорами, и очень красивый морской кортик — офицерский, а, может, даже адмиральский. Сейчас этих кортиков полно, а тогда это было чудо! На лезвии были рисунки — мы такого и в сказке не видели!

И вот начальник штаба на нас посмотрел, еще кое-кто пришел из офицеров, был и замполит. Они не знали, как нас наказать, но когда увидели, что в нашей повозке что-то есть, то нас сразу «реабилитировали». А кортик и пистолет лежали у меня в вещмешке, и старшина говорит: «Ну давай, выкладывай, что там у тебя!» Я все выложил, и тут же и кортик, и пистолет забрали: «Не положено такое оружие солдату иметь!» Но мне тоже кое-что осталось — часы были женские, я их маме отправил. Еще шоколад остался — в общем, было кое-что и для нас. Солдату разрешалось отправлять две посылки по пять килограммов, а офицеру — две посылки по десять килограммов. И мы это все отправляли домой. Я послал маме шоколад, много ткани, разные мелкие вещи — это для нее было на вес золота.

Первые дни в Хемнице мы стояли в немецких казармах, и несколько дней была полная свобода — никто ни с кого ничего не спрашивает, все ходят выпившие. А потом начали наводить порядок. Девок наших заставили одеть форму, а то они понадевали на себя всякое шмотье. Появился режим — утром физзарядка, завтрак и идем на полевые занятия. Ну, а в поле «баланду точим» до обеда, потом идем обедать и так далее. Каждый день крутили кино, давали концерты, немцы приходили к нам, носили пиво, молоко, продукты. Стали проводить награждения, а спустя какое-то время пошел слух, что нас отправят на Дальний Восток — немножко приутихла наша радость.

Но потом отправку «на Японию» все-таки отменили, все вздохнули с облегчением. А через какое-то время, по-моему в июле, дивизия своим ходом, пешком, отправилась в Украину — через Германию, Польшу. Я помню, что была страшная жара. Шли, наверное, недели три и зашли в Западную Украину. Стали в лесу на постой, варим ужин, готовимся к отбою, и вдруг — взрыв! Вокруг, конечно, ходили наши патрули, но это не помогло — бандеровцы подкрались и кинули гранату в палатку. Там были два майора, прошедшие всю войну, и они оба погибли. На следующий день организовали похороны — стояли два гроба, мы все шли со снятыми пилотками. Когда я недавно выступал в колледже, где раньше преподавал, то меня спрашивали, как я отношусь к УПА. Я им говорю: «Сами подумайте — как я могу к ним относиться?» И рассказал про этот случай.

После того случая нас остановили, и дней десять мы прочесывали лес. Никого из бандеровцев не поймали, но находили их схроны, в которых было много немецкого оружия и боеприпасов. Но их самих мы не нашли — видимо, они прятались