Культурная революция - Михаил Ефимович Швыдкой Страница 7

Новый «Театральный журнал» был основан в марте 2023 года, а в начале апреля в свет вышел его первый номер, который уже сегодня стал библиографической редкостью. 999 экземпляров разошлись достаточно быстро среди театральных профессионалов и любителей Мельпомены и Талии.

Многие из них, разумеется, читают московский «Театрал», «Современную драматургию» или «Петербургский театральный журнал», но из-за приостановки деятельности «Театра» отсутствие «толстого» общероссийского издания о сценическом искусстве и драматургии стало ощущаться особенно остро. Именно поэтому прочитал первую книжку недавно вышедшего журнала, что называется, взахлеб. Но является ли это достаточным поводом для того, чтобы многомиллионная аудитория «Российской газеты» узнала об издании, вышедшем столь малым тиражом? Думаю, смысл есть. Прежде всего потому, что появление периодического издания, посвященного художественной культуре, – событие в высшей степени неординарное, важное не только для профессиональной среды.

Ответ на вопрос об оптимальном объеме аудитории для театрального журнала, как для любого искусствоведческого издания, далеко не прост. Но от него зависит редакционная тактика и стратегия. И для этого надо остро чувствовать общественный и профессиональный контекст, в котором новый журнал появляется на свет. А он совсем иной, чем десять или двадцать лет назад, когда статьи о театральных премьерах переместились на страницы глянцевых журналов, что определило их рекламный характер. И уж вовсе не похож на тот, что был при советской власти. Когда в 1990 году после 20-летнего сотрудничества с журналом «Театр» уходил из редакции с поста заместителя главного редактора (главным был А.Д. Салынский), тираж издания достигал 75 тысяч экземпляров – в период «перестройки» был повышенный спрос на живое, освободившееся от цензуры слово.

Мне повезло, мое поколение критиков выросло в период поздней «оттепели», завершившейся, правда, после 1968 года. В ту пору журнал «Театр», в который посчастливилось попасть еще в студенческие годы в качестве участника семинара Н.А. Крымовой, был одним из самых важных литературно-художественных изданий страны. По своему значению в жизни читающей России он уступал разве что «Новому миру». В Российской империи и Советском Союзе театр занимал особое место в жизни общества и каждого отдельного человека. Это был и храм, и кафедра, и площадь для обсуждения самых животрепещущих вопросов времени. И самых личных, интимных проблем тоже. Иногда казалось, что театр по`длиннее и важнее самой жизни. «Горький в письме к Станиславскому приводит слова какого-то уральского казака, который к театру ни малейшего отношения не имеет, но который попал в Художественный театр и охарактеризовал его искусство примерно так: «Это и есть такая правда, что настоящая жизнь кажется карикатурой на нее» – цитата из статьи Алексея Бартошевича, посвященной недавно вышедшему двухтомнику «Письма в Художественный театр», которую опубликовал новый «Театральный журнал», лишь подтверждает особую роль театра в российской жизни.

Театр такой мощи, такого волшебного свойства требовал столь же глубокого уровня его осмысления. Театральные критики минувшего века были литераторами высшей пробы, мыслителями, не уступающими современным философам. Собственно, они и были из их ряда, глубокие теоретики и историки искусства, нередко выступающие как театральные критики. И газеты ценили возможность приглашать в качестве рецензента ученого, имеющего различные научные титулы. Но дело было, разумеется, не в формальных признаках учености. Литературный талант, глубина познаний и широта кругозора делали их небольшие газетные заметки образцами российской словесности и искусствоведческого анализа. Они любили театр, который вбирал в себя все мироздание.

Неслучайно первый выпуск «Театрального журнала» его редакция во главе с Марией Музалевской во многом посвятила проблемам театральной критики. Он открывается дискуссией под названием «Куда мы идем…», модератором которой стал ректор Российского института театрального искусства – ГИТИС Григорий Заславский, а его участниками – талантливые представители этой профессии, соединяющие театроведение с педагогикой и театральной критикой. У некоторых из них, как у Бориса Любимова или Риммы Кречетовой, учились Г.А. Заславский, сотрудники и авторы журнала. Наши наставники, преподававшие и не допущенные в ГИТИС: П.А. Марков, Г.Н. Бояджиев, А.А. Аникст, Б.И. Зингерман, Ю.И. Кагарлицкий, Б.Н. Асеев, Б.И. Ростоцкий, как и более старшие А.К. Дживелегов, Б.В. Алперс и С.С. Мокульский, – при всей разности судеб, готовности и неготовности к компромиссу точно знали, что театральная критика вовсе не сфера обслуживания. Как и само театральное искусство.

Когда-то А.П. Свободин, один самых ярких театральных литераторов, с которым мне посчастливилось работать в журнале «Театр», остроумно, но совершенно точно ответил на вопрос: «Что будут делать критики, если театр умрет?» – «Если театральное искусство умрет, то мы будем объяснять, почему оно умерло». Блестящая когорта театральных критиков-«шестидесятников», которые немало сделали и для отечественного киноведения, как М. Туровская, Н. Зоркая или Ю. Ханютин, точно знали, что театр будет жить, пока жива человеческая цивилизация. Что игра – природный дар человека, один из важнейших способов постижения мира.

Новый «Театральный журнал» начал свой путь в очень сложный период нашей истории, когда многое, в том числе и бытие театра в современной реальности, надо осмысливать заново. Именно поэтому он нужен и важен. И не только «юношам, обдумывающим житье».

Апрель 2023

Рецепт моей бабушки

Моя бабушка недолюбливала советскую власть. У нее были на то определенные причины, которыми она старалась не делиться вслух. Притом что три ее родных брата, как и мужья ее родных сестер, прошли Великую Отечественную с самого начала и до самого конца, а мой дед, ее муж, вообще считался героем Первой русской революции, во время которой казаки прострелили ему ноги.

Порой бабушка отпускала по поводу властей такие тирады, включающие ненормативную лексику, что перехватывало мой пионерский, а потом и комсомольский дух. Вступать с ней в полемику было бессмысленно. Еще с пятилетнего возраста я помнил, как она урезонивала водителя одесского трамвая так, что все пассажиры превратились в слух, кто от восторга, кто от ужаса. Она демонстративно праздновала все религиозные праздники, от Песаха до Пасхи, была чемпионкой нашей коммунальной квартиры по приготовлению куличей, которые она ходила освящать в церковь, прикрыв голову платком. Но она была уверена в том, что никто из посторонних, а тем более иностранцев, с которыми я учился в институте, не может критиковать политику партии и правительства, не говоря уже об устоях нашего родного государства. Она считала, что это ее личное право.

Как только кто-то начинал критиковать наше советское Отечество, она, словно разъяренная тигрица, бросалась на его защиту, оберегая власть как свое кровное достояние. Собственно, она давала уроки подлинного патриотизма, которые сохранились спустя десятилетия. Она любила Россию искренней и глубокой любовью. Не думаю, что она заимствовала все это – право на критику и на любовь