Джонни Депп. Ты – то, что ты делаешь - Татьяна Борисовна Альбрехт Страница 7

ужасом и надеждой – так мы говорим об Альмодоваре с середины девяностых, когда тот впал в величавую депрессию. У Бертона же, да простится нам избитый оборот, все-таки старые-добрые муки творчества, во всей их фантастичности и грандиозности: он жив, но давно в тупике, из которого ищет выход все более радикальными способами; он, скорее, глубоководный ныряльщик, чьи попытки выбраться из впадины мы бессильно наблюдаем уже лет 7 на мониторах. Но что это за тупик, и как он туда попал? О том и толкуем.

Я, должно быть, всем уже надоел со своей излюбленной цитатой из Рабиндраната Тагора насчет „капли росы на листке травы у родного порога“, в которой отражается весь мир, но всего Бертона и впрямь можно увидеть насквозь в двух его ранних черно-белых короткометражках – мультипликационном „Винсенте“ (1982) и „Франкенвини“ (1984). Первый так и остался непревзойденным шедевром: в нем была найдена та уникальная, полная глубоких теней графика вытянутых и заостренных образов, экспрессионистская архитектура скособоченного пространства и музыкальная среда, сочетающая односложность колыбельных с бесконечно множащимися крещендо и тутти – всем этим он пользуется и по сей день. Главный герой – семилетний мальчик, который счастливо проводит время в темноте за чтением Эдгара По, рисованием и экспериментами над своим псом Аберкромби (надеется создать ужасного зомби», с которым они пойдут выслеживать жертв по Лондону, напоминающему декорации «Калигари» Роберта Вине) приходит в шок, когда мама или тетя в их цветастых юбках зажигают свет и требуют от него выйти на солнце поиграть с другими детьми. Противопоставление монохромной мещанской действительности причудливому рисунку всего потустороннего Бертон в 2005 году разовьет в полнометражном цветном мультфильме «Труп невесты», где жизнь – серо-коричневая, с механическим балетом улицы, где метла дворника визуально срифмована с маятником часов, а загробный мир пестр и необуздан. Линию Винсента в полных метрах Бертона продолжит Вайнона Райдер в роли школьницы-дочери пары помешанных на дизайне и комфорте мещан, выходящей к столу в наряде а-ля Екатерина Васильева из «Обыкновенного чуда» и прозванная «девушкой во вкусе Эдгара По»; она видит призраков, как и младшие герои «Мрачных теней».

Во «Франкенвини» герой Баррета Оливера, фантастического мальчика из «Бесконечной истории» (1984) Вольфганга Петерсена, в повадках и облике которого нежность и задор сочетались столь неповторимым образом, при помощи изобретенной им электромашины возвращает к жизни погибшего под колесами любимого бультерьера. После эксгумации пса пришлось изрядно залатать старыми одеялами, и он прячет его в своей спальне. Крупные стежки, аляповатые заплатки – символы детских аутичных игр со всем, что под руку попадется, и, одновременно, неизбежные компоненты всех будущих рукодельных героев Бертона, у которых, в силу того, что, по человеческим меркам, они – трупы, то глаз выпадет, то нога отвалится. Собаки – не только лучшие друзья, но и проекции всех аутичных детей; с трупами любимых псов разгуливают многие герои Бертона: Джек-скелет из «Кошмара перед Рождеством» (1993) – с псом-призраком, герою «Трупа невесты» загробная жена в качестве свадебного подарка вручает бегающий и тявкающий скелет его покойной собаки. В фильме есть сцена, точнее – две, на кладбище домашних животных с крестами и надгробиями на могилах котов, змей и прочих. Показательно: пока идеи Бертона тиражируют производители «низких жанров» (фильм ужасов «Кладбище домашних животных», 1989), сам он черпает вдохновение в европейском авторском кино, в данном случае в удостоенной «Оскара» картине Рене Клемана «Запрещенные игры» (1952). Там мальчик и девочка в оккупированной Франции, где налево и направо гибнут люди, играют в единственную известную им игру – похороны – предавая земле, под крестами из веток, жучков, паучков, кошек и кротов; как и Винсента, их ждут наказание и приют, когда взрослые откроют их игры.

Если в ранних лентах Бертон просто упивается инаковостью, налепив на мещанскую реальность ярлык ничтожности и кошмарности, в «Кошмаре перед Рождеством» 1993 года он уже признает ее необходимость: заскучавший затейник города Хэллоуина вновь обретает вкус к жизни, только навалив румяным детям в городе Рождества вместо подарков змей и выслушав их слезы и вопли. Мы осознаем, что живы, только плюя этой реальности в лицо. В «Марсе атакует» он идет дальше: можно быть просто людьми и наслаждаться природой и миром, если всех президентов и их первых леди, политиков, генералов и солдат, и, непременно, телеведущих предварительно уничтожат марсиане. В финале картины Том Джонс поет свой хит косулям, грызунам и соколу среди девственной природы мира, освобожденного от вышеуказанной нечисти. Зло внеземное столкнулось со злом земным, уничтожив последнее, а музыка добила зло потустороннее. Надо ли говорить, что по изобретательности, живости и живительности всех компонентов эти две ленты стали и вершинами среди полнометражных картин Бертона, в анимации и игровом кино соответственно.

Бертон приходит к своего рода францисканству, а путь, открытый Франциском Ассизским, – настолько верный и истинный, что дальше искать смысла нет. То, что Бертон пошел дальше, – результат не столько даже пытливости и неугомонности всякой творческой мысли – хотя и это тоже – сколько того, что со времени создания «Винсента» мир Рождества надел личину мира Хэллоуина. Готы и эмо расползлись по миру, как стиль Бертона – по мировому кинопространству. Пересматривая в рамках подготовки этого материала «Эдварда Руки-ножницы» (1990) я с отвращением обнаружил, что визаж Деппа из этого фильма, где он играет человека, созданного безумным механиком с холма, полностью повторен в облике Руни Мары из «Девушки с татуировкой дракона» (2011), а всем известно, с какой горделивой радостью бьют себя в грудь ныне толпы вполне образованных женщин, иные из которых даже наши подруги, объявляя «Лисбет – это я!» и по-детски путая удовольствие от умного и занимательного фильма с поклонением его героине, сходство с которой призвано скорее глубоко расстраивать, нежели воодушевлять. Короче, уже в конце девяностых Бертон, ставший суперзвездой режиссуры и властителем дум, обнаружил, что та реальность, в оскорблении которой он черпает жизненные силы, мимикрировала под мир, который он ей противопоставлял. Так влюбленно он этот мир живописал, что люди приняли его за комильфо. Обычная история: за что боролись, на то и напоролись, или, другими словами, кино и мир Бертона, как всякая революция, достигшая своей цели (на что указывали все дельные немцы от Томаса Манна до Эриха Фромма), с автоматической неизбежностью выродилась в диктатуру. Режиссер оказался в положении Джека-скелета, подарки которого не испугали, а очень даже обрадовали откормленных детей Рождества.

Здесь начинаются те творческие приключения Бертона, которые не приводят к фильмам, исполненным самозабвенного счастья, но за которыми так интересно следить. Сперва он, что предсказуемо, бежал в жанр (детектив) и стилизацию (гравюра XIX века, барбизонцы) в «Сонной лощине» (1999).