Алиса Акимова - Дидро Страница 69

Демократизм, органическое ощущение равенства людей — в самой природе Дидро. Но столь же свойственно было ему и понимание того, что равные от рождения люди совсем не равны по своему положению в обществе. Не оттого ли наблюдения за поденщиками и размышления над их жизнью навеяли на него печаль и презрение к житейским благам?! Он спрашивает у Софи: «Вы испытали всякие превратности судьбы: скажите, кажется ли вам настоящее более жестоким, чем прошедшее?.. Нынче я провел все утро в погоне за идеей, ускользавшей от меня… Спустившись вниз, я был печален; услышав разговор об общественном бедствии, без всякого аппетита сел за пышно накрытый стол; желудок мой обременен был вчерашней пищей; обременил его еще более множеством блюд; затем уселся за игорный стол, дабы убить тягостные часы…»

А ведь он прежде хвалил умеренность обедов в Гранвале, с удовольствием рассказывал о партиях в пикет… Но в этот день им овладевает тоска.

Это так понятно. У него есть друг, но от друга нет известий. Подруга, по которой он так скучает, далеко И ему кажется, что в деревне, в городе — везде тоска. Впрочем, тут же он замечает: кто не знает тоски, тот не принадлежит к роду сынов человеческих.

Однако, время от времени тоскуя, этот уроженец Шампани умел и радоваться всему, чему только можно радоваться.

Какое наслаждение доставляла Дидро красота окрестностей усадьбы! В прекрасное воскресенье конца октября 1759 года гости и хозяева отправились гулять по берегу Марны и от подножия холмов дошли до Шампани.

«Никакое воображение не в силах представить нам столько богатства и разнообразия, сколько здесь предоставляет в наше распоряжение природа!» — воскликнул Дидро, обращая внимание спутников на вид, который открывался их взорам. Деревня расположилась на возвышенности амфитеатра. Внизу ложе Марны, разбиваясь на множество рукавов, образовало группы островков, поросших камышом Вода устремлялась в узкие проходы между островами и низвергалась водопадами. Крестьяне устроили здесь тони. Поэтический пейзаж дополняли виноградники, леса, луга.

Разве Дидро был не прав? Какое воображение могло превзойти в изобразительности природу?

Вернувшись в гостиную, общество провело остаток воскресного дня так, что ни «Энциклопедия», ни «Сокоплия» не имели никаких оснований обидеться.

Все очень устали и поэтому сидели молча. Но, едва отдышавшись, мадам Гольбах обратилась к матери:

— Маменька, что же вы не составляете партии?

— Я предпочитаю отдохнуть и поболтать.

— Как вам угодно, — согласилась послушная дочь.

И тогда мадам Дэн обратилась к Дидро с вопросом:

— Итак, философ, как далеко вы продвинулись в вашем труде?

— Я остановился на арабах и сарацинах.

— На Магомете, лучшем друге женщин?

— Да, и злейшем враге разума.

— Вот дерзкое замечание.

— Сударыня, это не замечание, а факт.

— Опять дерзость, нечего сказать, галантный тон у наших мужчин! — последовала еще одна реплика.

Но Дидро, не вступая больше в пререкания с мадам, начал читать отрывки из своей статьи.

Едва успел он прочесть первую фразу: «Народы эти узнали письменность незадолго до геждры», как мадам Дэн его перебила:

— Геждра — что это за зверь?

— Сударыня, геждра — это великая эпоха для мусульман, — ответил философ, не объясняя, что так называется бегство Магомета из Мекки в Медину, с которой начинается летосчисление мусульман.

Естественно, что дама осталась недовольна его объяснением:

— Ничуть не поумнела! Мне столько же говорит «великая эпоха», сколько «геждра», а «геждра» — сколько «великая эпоха». Вот уж любители говорить по-китайски!

Не отвечая ей, Дидро продолжал читать:

— «В предшествовавшую эпоху там существовало лишь грубое идолопоклонничество; тот, кого природа наделила кой-каким красноречием, был всемогущ. Люди, которых племена эти называли почетным именем «шатед», были пастырями и астрологами, музыкантами, поэтами, законодателями и священниками, — лишь у диких варварских народов могли сочетаться в одном лице столь разнообразные знания».

— Это верно, — последовала реплика одного из мужчин.

Кто-то — скорее всего барон — заметил:

— Таков был Орфей у греков, Моисей у евреев, Нума у римлян.

Но и после этого Дидро не удалось вернуться к чтению, так как старшая хозяйка отвлеклась, вспомнив о своем саде. Отправленный в Париж управляющий имением Берлиз вместо полутораста пучков цветов прислал всего восемьдесят, и цветочные надписи на клумбах не удастся посадить этой осенью. Противореча самой себе, мадам Дэн тут же спросила:

— Не правда ли, клумбы получатся очень красивые, как вы думаете?

Кто-то из гостей ответил:

— Замечательные.

И довольная хозяйка сказала:

— Хотелось бы мне, чтобы Шарон (это был прежний владелец Гранваля) посмотрел на свой сад теперь!

И только после этого обмена мнениями о саде Дидро удалось возобновить чтение статьи.

Но и потом оно не раз еще прерывалось.

Таковы уж были нравы того времени. Приходится ли удивляться, что написанное Дидро вытеснялось надписями на клумбах и не меньшее место, чем критика религии, в беседах обитателей Гранваля занимали шутки и пересуды о знакомых?

Как раз последним и занялась сейчас мадам Дэн.

Гольбах попробовал было остановить свою тещу. Не тут-то было. Она безапелляционно заявила:

— Бог с вами, зятек, дайте нам позлословить насчет ближнего Я уверена, что про нас говорят не меньше, и нимало этим не огорчена, — и продолжала перемывать косточки.

Гольбах, в свою очередь, не сдавался. В пику теще он попросил жену взять свою мандору и сыграть несколько пьес.

— Звук этот будет менее неприятен и более пристоен.

Но не отступала и мадам Дэн. Отозвавшись о зяте как о самом надоедливом человеке, когда ему нездоровится, она попросила дочь не исполнять его приказания и заявила.

— Да и в конце концов чешите себе языки насчет вашей философии и не вмешивайтесь в наши разговоры! Вы были в серале, возвращайтесь туда. Коротко и ясно.

Мужчины и мадам Гольбах вернулись к магометанству, к его сектам и другим вероисповеданиям, и Дидро заметил, что, когда в какой-нибудь столице существует ежегодный религиозный праздник, это можно рассматривать как вполне очевидную меру, приводящую к безверию, испорченности нравов и упадку народных суеверий Даже экскурс в историю магометанства приводил его к обоснованию любимой идеи — религия враждебна нравственности.

Почти так же протекала жизнь и в Шевретте, когда Дидро гащивал у Гримма и мадам Эпинэ: беседы, то шутливые, то серьезные, небольшие прогулки вместе или врозь; много чтения, размышлений.