Рефат Аппазов - Следы в сердце и в памяти Страница 69

Однако гораздо больше осталось приятных воспоминаний, связанных с этим периодом. Я помню весеннюю степь, покрытую свежей, ещё не угнетенной жаркими солнечными лучами растительностью светло-зеленого цвета с чуть сероватым оттенком и с одурманивающим запахом полыни. Чуть позже вдруг появлялись отдельные обширные участки, сплошь покрытые цветущими дикими тюльпанами то жёлтого, то красного, то розового или бледно-лилового цветов. Если удавалось к майским праздникам вернуться домой, каждый старался увезти с собой букет этой дикой красоты. Однако попытки выкопать луковицы не приводили к успеху: они уходили в твердую, как камень, землю слишком глубоко. За лето трава на ровных незащищенных местах выжигалась солнцем начисто, и степь казалась вымершей. Поближе к воде местное население культивировало бахчевые культуры, участки под которыми перемежались с небольшими, кое-как засаженными садами. Сады производили безрадостное впечатление из-за острого недостатка влаги и всё же в летний зной служили во время отдыха хорошей защитой. С середины июня начинался комарино-мошкариный сезон, который продолжался месяц или полтора. Год на год не приходился, но бывали времена, когда мириады этих жадных кровососущих проникали безжалостно во все щели человеческого тела, не отступая ни на шаг даже перед угрозой массовой казни. Среди них попадался и какой-то особый вид очень мелкой мошкары, похожей на москит, укус которой приводил к образованию твердой, болезненной припухлости на теле, не проходившей неделями, доставляя большие неудобства. Но зато, начиная с августа, наступала своеобразная золотая пора. Мошкара и комарье почти исчезали, природа, казалось, замирала в каком-то томлении, все ещё изнывая от жары, но вечера становились чуть прохладней, за ночь удавалось отдохнуть без особой борьбы с духотой и насекомыми, пик дискомфорта постепенно отступал. В эту пору рыба становилась сытой, ленивой и вялой, но на уху всегда удавалось наловить какой-нибудь мелочи. Зато какие арбузы и помидоры попадались, и всё бесплатно или почти бесплатно - иди и выбирай по своему умению или интуиции. Не обходилось без самодеятельных поэтов и песенников, которые сочинят то хлёсткую эпиграмму, то лирический стишок, то какую-нибудь нехитрую песенку. Вот припев одной весьма популярной песенки:

"Ахтуба мутная, песок и пляж,Здесь жизнь суровая чарует нас,И небо звёздное, степная гладь,Кап-Яр я пыльный буду вспоминать".

Штрихи к портрету Королёва

Полигону очень повезло с начальником - им был назначен генерал-полковник Василий Иванович Вознюк, опытный боевой генерал, энергичный, заботливый, прогрессивный человек с сильным характером, который с самого начала заставил с ним считаться, в том числе и Королёва. Надо сказать, что Сергей Павлович совершенно не терпел над собой ничьей власти. Эта черта характера, как свидетельствуют многие источники, начала проявляться ещё в юношеские годы и была источником многих возникающих проблем. Вот и здесь, на полигоне, Сергей Павлович с самого начала решительно взял в свои руки весь процесс подготовки и испытаний ракеты, стремясь даже кое-где подмять под себя и только начинающие вставать на ноги некоторые важные службы полигона. К счастью, процесс установления сфер влияния, приводивший временами к острым диалогам, не доходил до крайностей. Может быть, этому способствовало и пристальное внимание ко всему происходящему со стороны высоких и самых высоких инстанций. Достаточно сказать, что один из членов Государственной комиссии по проведению первых ракетных испытаний был И. А. Серов, заместитель Берии, председателем комиссии был назначен маршал артиллерии Яковлев, а его заместителем - Нарком вооружения Д. Ф. Устинов. Не ошибусь, если предположу, что Королёв как одно из главных действующих лиц, на которого была сделана ставка, находился под неусыпным контролем известных органов не только в начале этой космической эпопеи, но и многие последующие годы. Властолюбие Королёва, которое в некоторых случаях носило даже болезненный характер, не было связано, как мне кажется, с желанием возвеличивания своей личности, в этом властолюбии не наблюдалось даже малейших признаков параноического состояния. Власть не была самоцелью для него, а была как бы необходимым условием достижения цели наиболее рациональным и быстрым способом. В том, что он умеет лучше других выбирать эти кратчайшие пути, он не сомневался или, скажем так, почти не сомневался. Ни одно сомнение, если оно возникало, не оставлял без внимания. В ряде случаев он подбирал для себя наиболее знающих оппонентов не для споров до хрипоты и бесполезных баталий, а для детального выяснения позиций оппонента, установления причин несовпадения взглядов, поисков возможных ошибок или неточностей в своих рассуждениях. Он умел, когда хотел, находить тот уровень общения, при котором собеседник переставал ощущать давление начальника, не робел, не стеснялся и включался в обсуждение почти как равный с равным. По моим наблюдениям, Сергей Павлович и сам никогда не тушевался перед любыми авторитетами, умея найти ту грань, которая исключала возможность вышестоящему "товарищу" видеть в нем подчиненного, а тем более в чем-то провинившегося. Он был, безусловно, наделен немалым артистическим талантом, который использовал очень умело, иногда и для нагнетания атмосферы, чтобы дать почувствовать виновному всю тяжесть содеянного. Я сам несколько раз был им жестоко "избит", или, как у нас говорили, получал "арбуза", после чего становилось очень не по себе от того, что так подвёл человека, у которого и без меня дел по горло. Во время таких разговоров на весьма повышенных тонах мне приходилось переживать за его здоровье, наблюдая серьезные эмоциональные стрессы. Чего греха таить, временами я его просто боялся, как боится нашкодивший школьник своего учителя, а потому ожидание очередного "арбуза" было не самым лучшим времяпровождением.

Кстати, применение слова "арбуз" для обозначения подобного мероприятия, оказывается, имеет свою историю. Однажды сторож, охранявший сад, поймал двух воришек и приволок их к своему хозяину, который назначил наказание: втолкнуть украденные плоды им в чрево, но только не естественным путём, через рот, а с обратного конца. Раздели первого и приступили к процедуре заталкивания украденных им слив, а тот громко смеется.

- Что же ты хохочешь, дурак, разве тебе не больно? - спрашивают.

- Больно-то, оно больно, - говорит наказываемый, - но ещё больше смешно.

- От чего же тебе так смешно?

- Так ведь Васька же украл арбуз!