Александр Родимцев - Твои, Отечество, сыны Страница 69

Наш 16-й стрелковый полк, которым командовал майор Трофимов, понес большие потери. Танки с десантом противника вышли вдоль лощины из населенного пункта Синчуково в направлении южной окраины Перевалочного. Создалась очень неприятная ситуация: танки, бронетранспортеры плюс многочисленный десант врага, оказавшийся в тылу нашего 16-го полка.

Гитлеровцы уже торжествовали победу. Шесть их танков бросились в атаку на наши… кухни! Да, четыре кухни они «подавили». Но наша резервная батарея открыла огонь и тут же подбила три танка. Немцы отошли, оставив на поле боя, кроме этих трех танков, сорок трупов своих солдат. Мы захватили полтора десятка пленных…

Пленные показали, что они принадлежали к 9-й танковой дивизии, штаб которой находился на западной окраине города Щигры…

Признаться, мне надоело допрашивать пленных немцев. Они являли собой довольно тусклый стандарт. Оказавшись в плену за тридевять земель от своей родины, они пытались оправдываться, даже доказывать мне, что я, мол, не я и хата не моя. До чего же все-таки мерзкие душонки: эсэсовский капитан, рыжеватый, щупленький помещик откуда-то из города Беутен, сказал мне, что он только случайно стал военным.

В процессе допроса он еще сказал, что уважает наших советских офицеров, особенно лейтенанта… Сабодаха.

Тут я не понял:

— Откуда вы знаете его фамилию и звание?

Он ответил:

— Если бы не этот офицер, мы не потеряли бы три танка. Больше того, мы не потеряли бы нашего майора… Но когда ваши солдаты бросились на нас в штыковую, а ваша батарея совершенно неожиданно открыла огонь, ваши солдаты кричали:

— Товарищ Сабодах… Товарищ лейтенант… За вас мы в огонь и воду!

Я встревожился: жив ли Сабодах? На этот вопрос пленный гитлеровец не мог или не хотел ответить. Я приказал навести справку: было бы до боли жаль потерять такого командира.

Скромный и мужественный воин, сначала он командовал взводом, затем ротой, батальоном и зачастую находился на самых ответственных участках боя. Он стремился туда, где было наиболее трудно, и воины батальона отлично знали это, они любили его и берегли.

Совсем недавно, перед боем за Перевалочное, я навестил один из батальонов 16-го стрелкового полка. Был вечер, и солдаты, тесно обступив походную кухню, получали ужин. Слышались недовольные возгласы, и я спросил:

— Ну как, товарищи, ужин? Постарались сегодня повара?

Коренастый солдат с марлевой повязкой под ушанкой ответил с невеселой усмешкой:

— После такого ужина, товарищ полковник, умереть не умрешь, но и долго не провоюешь.

Другой солдат, рослый и плечистый, заговорил по-хозяйственному деловито:

— Жаль мяса, товарищ полковник, хороший продукт и так бессовестно испорчен. А что стоило поварам доварить его, как положено.

— Все это нежности, — заметил пожилой, степенный боец. — Пословица говорит: в степи и жук — мясо.

— Не видел я, братец, чтобы ты охотился за жуком!

— Погоди, не я говорю, повар шумит, что, мол, нежности!

— Вот его и следует этим мясом накормить: пускай потом побегает!

Добраться до кухни оказалось делом довольно-таки трудным, и я, услышав чью-то резкую речь, решил послушать.

— Как вам не стыдно, кастрюльные вы души! — отчитывал повара командир. — Утром люди идут в бой, а вы кормите их какими-то помоями?!

Один из поваров пытался оправдаться:

— Дрова сырые, и соли у нас ни грамма не осталось.

Голос командира стал еще строже:

— Так что же, заготовить для вас дрова? Просто обленились вы и не цените солдата. Прикажу дать вам, толстякам, по винтовке, и утром — в бой. Посадим мы тут честных, работящих старичков — найдутся у них и дрова, и соль!

— Правильно, товарищ Сабодах! — дружно поддержали солдаты. — Это не первый случай. Пускай в окопах полежат!

Кто-то сказал, что в батальоне есть два хороших повара — им, мол, и «карты в руки». Комбат тут же принял решение: два пожилых солдата передали своим провинившимся коллегам винтовки, а сами заняли их места.

Мне понравилась решительность Сабодаха, — конечно, он был прав. В нашей бригаде, а затем и в дивизии, даже в дни самых ожесточенных боев, когда и приблизиться к передовой было делом сложным и рискованным, делалось все возможное, чтобы люди своевременно получали горячую, вкусную и сытную пищу. Мы, командиры, постоянно помнили, что война — это не только гром пушек и пулеметов. Это и добротный борщ для бойца, и еще многое другое.

Кто-то из солдат весело засмеялся:

— Слышали, товарищ комбат? Повара собираются жаловаться…

Он удивился:

— Кому?

— Говорят, самому комдиву.

Теперь засмеялся и Сабодах:

— Я уверен, что он даст им не только соли, но и перцу!

— Считайте, товарищ комбат, — сказал я, подходя к нему, и он в изумлении даже попятился, — что вы уже доложили мне о плохой работе ваших поваров. С вашим решением я вполне согласен.

Сабодах вытянулся, козырнул, заговорил чуточку виновато.

— Действительно, товарищ полковник, из-за нерадивости поваров весь батальон фактически остался без ужина. А теперь виновники этого разгильдяйства пускай узнают настоящую солдатскую жизнь. Потом, когда они вернутся на кухню, найдутся у них и дрова и соль!

И снова солдаты дружно, весело поддержали комбата, а я крепко пожал ему руку. С этим командиром воины батальона ежедневно совершали подвиги. И если многие солдаты называли его «душой батальона» — это соответствовало действительности. Ночной рейд в тыл противника и разгром его автоколонны был только одним из его подвигов. Я ценил Сабодаха за честность, бесстрашие, внимание и заботу о солдате. Спайка между командиром и воинами делает на поле боя чудеса, и Сабодах доказывал это личным примером.

Через несколько минут связист доложил мне, что лейтенант Сабодах пал смертью храбрых в штыковой атаке.

Я встал… В молчании встали также все офицеры штаба.

— Похоронить с почестями, как героя. Объявить в приказе по дивизии о гибели храбреца. Славный сын Украины, он так мечтал снова увидеть свою родную Полтаву… Мы будем беспощадно мстить фашистским псам за жизнь нашего товарища по оружию.

Наша атака началась через час. Воины осиротевшего батальона первыми вступили в бой. Они сражались о подлинным бесстрашием.

А на следующую ночь, 17 декабря, наши разведывательные и диверсионные группы, пробравшиеся в тыл противника, нанесли ему серьезные потери. На станции Мармыжи они сожгли два больших дома, до отказа набитых фашистами, которые проводили там какое-то сборище. Здесь оказалось много немецких штабников, и лишь некоторым из них удалось спастись бегством.