Михаил Смирнов - О Михаиле Кедрове Страница 67

Феликс Эдмундович достал из портфеля несколько листков и передал их мне.

— …и скажите ваше мнение, а также согласны ли от ВЧК возглавить образуемую комиссию. Необходимо устроить день топлива, чтобы бани работали непрерывно, а также день санитарии, провести кампанию пошивки белья и пр. Полагаю, что эта работа но вашему духу.

Я поблагодарил Феликса Эдмундовича, взял материалы для ознакомления, но я был уже согласен. Из переданных мне Феликсом Эдмундовичем материалов наибольший интерес представляло постановление Совета Рабоче-Крестьянской Обороны от 5 ноября 1919 г. Хотя о Владимире Ильиче в этом постановлении сказано всего несколько слов, но эти слова воскрешают целую эпоху, когда всякое дело начиналось и венчалось Ильичем.

Вот это постановление:

«Совет Рабоче-Крестьянской Обороны в заседании от 5-го ноября с. г. постановил:

Поручить тов. Дзержинскому делегировать вместо тов. Аванесова, если последний не выздоровеет, в самые ближайшие дни заместителя его, в Комиссию по выработке проекта декрета, по наблюдению и контролю по проведению в жизнь санитарных мероприятий.

Пополнить Комиссию тов. Лениным и поручить ей утвердить декрет от имени Совета Обороны.

Заседание Комиссии назначить в пятницу. Созыв поручить тт. Склянскому и Бричкиной.

Секретарь Совета Рабоче-Крестьянской Обороны

Бричкина».

Как эти слова — «пополнить Комиссию тов. Лениным» — в то время просто и естественно звучали! Сплошь и рядом вводились дополнительно в разные комиссии представители от заинтересованных ведомств, почему не ввести и Владимира Ильича! Ведь без него все равно ни одно дело не обойдется.

Образованная несколько дней спустя комиссия первоначально находилась при НКЗдраве, а с января 1920 г. — при Совете Рабоче-Крестьянской Обороны. Борьба с охватившей всю страну тифозной эпидемией велась в ударном порядке, и нередко приходилось, как и раньше, обращаться к Владимиру Ильичу и в тех случаях, когда комиссия была вынуждена превышать свои полномочия или когда требовалась поддержка Ильича.

Помню, в Челябинске на эвакопункте вместимостью в 3 тыс. человек оказалось приблизительно 15 тыс. тифозных. Точное число не могло быть установлено, так как все проходы, коридоры, вся площадь полов были завалены больными; чтобы попасть внутрь, нужно было через приставные лестницы влезать в окна. Почти все больные лежали в кишащей паразитами одежде и белье за полным отсутствием смены белья и халатов. Многие срывали с себя одежду, предпочитая оставаться совсем голыми. Выздоравливающие возвращались в части или в свои деревни, унося с собой и заразу. Немногим лучше обстояло дело и в лазаретах и в больницах.

В целях изготовления достаточных комплектов белья комиссия решилась на крайнюю меру — забрать из губпродкома несколько сот тысяч аршин мануфактуры из забронированных Совнаркомом для товарообменных операций. Об этой мере мы поставили в известность Владимира Ильича, но, насколько помню, ответа на наше сообщение не получили. Как впоследствии мне говорили, Владимир Ильич не хотел санкционировать таких наших действий, с другой стороны, не считал возможным их и осудить, если они были приняты действительно ввиду крайней необходимости.

Вспоминаю еще один случай обращения к Ильичу.

Прекратив решительными мерами эвакуацию тифозных из города в город и в глубь страны и установив принцип лечения больных в месте их заболевания, комиссия натолкнулась во всех городах на отсутствие оборудованных госпиталей и вообще свободных помещений. Приходилось забирать помещения государственных учреждений и приспосабливать их под бараки, лазареты, распределители.

В Омске было решено использовать громадное здание управления Омской железной дороги под центральный коллектор-распределитель. Но выселение встретило отчаянное сопротивление не только со стороны руководящего персонала железной дороги, но и со стороны НКПС в лице замнаркомпути В. М. Свердлова, который находился в пути на Омск. Несмотря даже на постановление Сибревкома (Косарев, Смирнов И. Н. Фрумкин) очистить помещение, управление со дня на день оттягивало передачу.

Тогда снова пришлось обратиться за поддержкой к Владимиру Ильичу. Очень скоро был получен телеграфный ответ от товарища Ленина. «Раз имеется постановление Сибревкома, — говорилось в телеграмме, — здание ж. д. должно быть освобождено для устройства распределителя…»

Еще в поезде в Сибири отец мне сказал: «Ты уже много читал, но, наверное, все отрывочно, бессистемно. Попробуй теперь изложить все прочитанное и переваренное тобою — о капитале и социализме, о революции и войне, о государстве и классах — словом, о всех коренных вопросах современности. Вспомни, что ты прочел у Ленина, и попробуй связать все это вместе. Тебе же самому интересно будет».

Как всегда, советы отца я с радостью исполнял. А тут он поставил передо мной действительно интересную и важную задачу: проверить, насколько я сознательно участвую в борьбе за коммунизм, следую за Лениным, понимаю, что вокруг меня делается. Мне 16 лет, я уже больше года состою в партии, а разобрался ли я достаточно глубоко и серьезно в тех грандиозных революционных событиях, в которые я вовлечен?

Я сел писать то, что рекомендовал отец, и сразу стал в тупик: с чего начать? Никакого плана у меня в голове не было и в помине. То мне казалось, что надо начать с капиталистической эксплуатации, от которой потом перейти к борьбе пролетариата против капитализма и к пролетарской революции, то с мировой войны и уже от нее к революции, то вести изложение в описательно-историческом плане, излагая последовательно то, как я сам шаг за шагом, читая работы Ленина, проникал в суть событий. Так и не решив для себя этого вопроса, я принялся излагать свои мысли в таком порядке, в каком они мне приходили в голову в данный момент. Исписал я целую тетрадку, и получился, разумеется, детский лепет с некоторой претензией на научность, главным образом в части терминологии. Как жаль, что этот первый в жизни мой опус, написанный на теоретическую тему, но сохранился. Как бы интересно было прочесть его сегодня.

Свое «сочинение» я дал прочесть отцу. Ознакомившись с ним, он сказал: «Для первого раза получилось ничего, но тебе надо обязательно учиться». С мыслью, что мне надо учиться, я вернулся в Москву вместе с отцом…

В конце апреля 1921 г. отец отправился на Южный Каспий с целью организации добычи рыбы на Каспийском море, включая северное побережье Персии (Ирана), где Советская Россия арендовала рыбные промыслы. Одновременно в качестве полномочного представителя ОГПУ отец должен был проверить работу этих органов по пути следования и в Баку, по месту своего нахождения. Я поехал и на этот раз с ним, и это была моя последняя поездка вместе с отцом. Мы выехали из Москвы 21 апреля, по дороге ненадолго останавливались в Харькове, Ростове-на-Дону и в других городах. Основной базой для нас стал Баку, где отец создал управление рыбных промыслов Южного Каспия. Меня он отправил в качестве информатора в персидский город Энзели (Пехлеви), где был центр рыбных промыслов, находившихся раньше в руках русского миллионера Лианозова. Там я пробыл месяца три. Организовал на промыслах партийную ячейку, которая установила контакт с городским партийным комитетом в Энзели.