Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том III. Книга I - Юрий Александрович Лебедев Страница 66

Ю. Л. Ну, вот и давай под запись изложи её рассказы…

Г. К. Гейби должен был защищать диплом в июне 1941 и была запланирована поездка бабушки – к нему в Москву на защиту, а потом – в Белоруссию. Там ведь оставалось много родственников и дедушки и бабушки. Собственно, съездить в Белоруссию было одной из целей при их возвращении из Америки. И после приезда какие-то связи с родственниками восстановились – были письма оттуда и туда. И вообще они хотели вернуться в Телеханы, где оставалось очень много родни и у дедушки, и у бабушки…

Ю. Л. Тут я тебя прерву – сделаю замечание в скобках. Я над этой историей много думал, и выскажу парадоксальную мысль: семья Ковалей должна быть благодарна товарищу Сталину!

Г. К. За что?

Ю. Л. Если бы в 1932 году он не оставил Ковалей в Биробиджане, и они бы каким-то образом смогли вернуться в Телеханы, мы бы тут с тобой не беседовали: после той мясорубки, которую устроил Гитлер в Телеханах, вряд ли бы кто из Ковалей выжил и ты вряд ли появился бы на свет!

Г. К. Это, конечно, так… Это я понимаю… Точно также моя мама разыскивала своих родственников на Киевщине… У неё же, кроме Нины, была ещё одна сестра – Роза, которая сгинула во время оккупации…

Ю. Л. Мы прервались… Теперь продолжай – так что же рассказала тётя Мила?

Г. К. Тётя Мила рассказывала, что поездка бабушки планировалась заранее – нужно было приехать к защите, а там чуть ли не дней двадцать, а то и месяц ехать в поезде, да мало ли какие задержки бывают в пути…

Ю. Л. Ну, не двадцать!..

Г. К. Но очень долго! И вот она приезжает в Москву – в 10 часов утра 22 июня 1941 года! Это рассказала тётя Мила, поэтому Гала и Гита могли этого не знать… Её встречал Гейби. Понятно, что ни о какой поездке в Белоруссию речи уже не было – её немцы бомбили и было ясно, что война не на неделю… А защита Гейби была, если не ошибаюсь, 26 июня. И в этих условиях дожидаться её бабушке тоже было ни к чему. Вероятно, на вокзале была и тётя Мила. И пообщались они там же, на вокзале, всего несколько часов – Гейби достал ей билет и она в тот же день обратным поездом вернулась домой.[230] И больше в Москву до самой смерти никогда не ездила…[231]

Ю. Л. А теперь вернёмся к тебе. Когда ты приехал в Москву и не смог поступить «на геолога», предполагалось ли, что ты останешься в Москве и будешь жить у Жоржа Абрамовича?

Г. К. Нет, нет! Я был нацелен вернуться обратно на Дальний Восток, домой…

Ю. Л. Так как же ты остался?

Г. К. Ну, значит так. В том, что я не успел с документами, во-первых, виноват я сам, как олух, после окончания школы неделями гостивший у друзей-одноклассников,[232] а во-вторых, потому что мне почему-то долго не давали казённую комсомольскую характеристику из школы, без которой поступать было нельзя… Я получил её только в Москве, письмом…

Когда я приехал, дядя Жорж с тётей Милой были на даче, куда и меня забрали. Там я несколько дней приходил в себя с дороги, обсуждал свои планы, и дядя Жорж рисовал мне схему прохода в МГРИ – геологоразведочный институт. Это была Манежная площадь, где старый Московский Университет… Знаешь?

Ю. Л. Да, конечно…

Г. К. И вот где-то в конце июня (или июля?) я туда пришёл. Вижу указатель – рука на палке, а на ней надпись «Приёмная комиссия». Ага, думаю, правильно иду… Захожу в зал – там какие-то столы стоят, на столах – горы бумаг, но народу – никого! Я стою, как из колхоза вырванный, и вдруг идёт какая-то девчонка лет 18–20 и тащит гору бумаг. Я – к ней. «Где тут приёмная комиссия?». А она: «А тебе зачем?». Я: «Так я поступать приехал!». О-о-о! Тут она от удивления все свои бумаги уронила! Стали вместе собирать… И после этого она отвела меня в какую-то комнату, где сидит человек шесть-восемь мужиков. Один из них – я это впервые в жизни увидел – пожилой, в нарукавниках и очках. А девчонка и говорит: «Вот, посмотрите на это чудо в перьях – он поступать приехал!». У этого мужика в нарукавниках очки то ли сами съехали, то ли он их снял… Я лепечу, что мол, да, вот приехал поступать… Этот мужик тихо спрашивает: «Издалека приехал?». Я отвечаю – «С Дальнего Востока…». «О-о!»… И они все так участливо хором меня жалели ☺…

А я им бумажку, которую дали мне геологи, когда я у них работал, подсовываю – вот, ваши ребята приглашали, я и приехал… А бумажка эта – с адресом института и именами геологов. Они действительно меня приглашали, мы с ними сдружились: летом я за ними и планку таскал, и на рыбалку водил, и ружьё им дедовское на охоту давал, а осенью они садились карты рисовать – обрабатывать летние замеры. Им от колхоза дом выделили с печкой, а я им и продукты таскал с огорода в дополнение к колхозному молоку и мясу, и на вопросы отвечал. Типа того, что вот есть какая-то отметка в блокноте, а что это – дерево или столб – не отмечено. А я все столбы на память знал… А вечером – костерок во дворе, гитара, песни… Я многие песни узнал от них до стройотряда! И у них я все вечера пропадал… То есть романтикой я пропитался насквозь!

А когда они днём карты рисовали, я тут же крутился, все их обозначения и значки из справочника выучил и только подсказывал – вот тут дерево, а там – столб. Ну, мне и говорят: раз всё знаешь – сам попробуй нарисовать…

Тут без обиды – ты представь, ты будешь рисовать, или я…

Ю. Л. Так что говорить! Знаю я, как ты рисуешь…

Г. К. Вот и они – посмотрели и говорят: