Испытание Иерусалимом. Путешествие на Святую землю - Эрик-Эмманюэль Шмитт Страница 6

Я заставляю себя сосредоточиться на конечной цели этого пути, на Назарете. Я рос во Франции во времена Шарля де Голля и в детстве слышал об Иисусе Назарянине, однако наивно полагал, будто Назарянин – это фамилия. Но как только я осознал, что речь идет об Иисусе, жившем в Назарете, город Назарет стал волновать меня больше, чем сам Иисус: ну да, ведь если название Назарет так тесно связано с именем Христа, должно быть, этот город играет очень важную роль. Теперь-то, когда я знаю, что Назарет – ничем не примечательная деревушка в Галилее, любопытство мое возросло еще больше. Почему Назарет? Почему все начиналось в этом тихом уголке?

Вопрос терзает меня с точки зрения и общечеловеческой, и божественной. Оказывается, можно родиться в таком убогом городишке и основать религию, завоевавшую весь мир? Почему Бог выбрал такую дыру?

Перед глазами мелькают синие трехъязычные дорожные указатели, где над арабскими и английскими надписями выделяются элегантные буквы иврита, четкие и угловатые, легко отличимые от всех других.

Читают на иврите справа налево, и за этим направлением таится глубокий смысл: иврит возвращает к истокам, и в этом есть свой драматизм.

Драматизм? В кино, когда камера следует за героем (этот метод киносъемки называется тревеллинг), она перемещается слева направо, как глаз читателя по странице, а вот когда оператор меняет направление движения, возникает драматический эффект, и зритель от этого изменения привычного порядка содрогается от страха.

Возвращение к истокам? Иврит, этот семитский язык, появившийся более трех тысяч лет назад, не умрет никогда. Он какое-то время пребывал в бездействии. В эпоху рассеяния считалось, что язык исчез, но он пережил века, укрывшись в оболочке религиозных текстов и богослужений, продолжая существовать наперекор всему и всем, почитаемый и в то же время достаточно бедный по своему словарному запасу – так, в Библии используется лишь 8000 слов, в то время как в греческой литературе – 120 000. Хаскала[9] возродила иврит в эпоху Просвещения, и архаичная лексика пополнилась новыми терминами и понятиями. Под влиянием роста национальных движений в Европе возникло еврейское национальное движение, появилось осознание необходимости Государства и языка. С тех пор иврит вновь становится письменным языком, на котором создается литература, а затем, с 1920-го, и разговорным благодаря усилиям Элиэзера Бен-Йехуды. Появление государства Израиль в 1948 году, спустя два с половиной тысячелетия после изгнания евреев из Иерусалима в Вавилон, изменило статус иврита: из языка приобретенного он становится родным языком. Возвращение на землю сопровождалось возвращением языка.

Читать справа налево – не означает ли это вернуться на несколько веков назад? Вернуться в точку, предшествующую изгнанию? Отменить понятие диаспора? Мощная коллективная воля вернула молодость раздробленному, потерянному, стареющему языку. И сегодня из всех народов мира еврейский народ имеет самую хорошую память. Время не стерло ничего, ни языка, ни исторической памяти. Этой нации свойственна гипермнезия[10].

Но мой насмешливый ум все подмечает: цифры на рекламных щитах, в отличие от фраз, читаются слева направо. Как сказал мне один друг-еврей: «мы думаем по-старинному, а считаем по-современному».

Какое неожиданное сближение… Сегодня Пекин и Иерусалим пользуются невероятной привилегией – говорить на языке, которому несколько тысячелетий. Израильский ребенок еще понимает Книгу Эсфири и Книгу пророка Ионы, как и пекинец – изречения Конфуция. Их язык бросил вызов всевозможным опасностям, угрозам, войнам, причем в первом случае это представляется еще более удивительным, чем во втором: внезапно лишенные своей земли, они дали отпор неоднократным попыткам их уничтожить. Сейчас, когда у нас на дворе 2022 год, они, официально приняв наш календарь, в глубине души живут по-своему: китайцы – в 4720 году, а евреи – в 5782-м.

– Ой!

Автомобиль внезапно подпрыгивает, и я ударяюсь лбом о потолок.

– Простите! – восклицает Исса.

Незамеченный им «лежачий полицейский» заставляет меня пожалеть о давних временах, когда путешествовали по-другому. Сиди я сейчас верхом на осле, голова бы ударилась лишь о небо! Пока молодой человек осыпает проклятиями помеху, на которую налетела машина, я чувствую, как у меня на голове, над виском, набухает шишка.

Перед нами несколько поросших кустарниками холмов, дорога идет в гору. Вдоль шоссе множество многоквартирных домов, – похоже, что домов тут строят больше, чем требуется местным жителям, словно такая причудливая жилищная политика может повлечь резкий рост рождаемости.

– Назарет! – объявляет водитель с такой гордостью в голосе, будто заложил этот город сам.

* * *

«Из Назарета может ли быть что доброе?»[11]

Я задаю тот же вопрос, что некогда Нафанаил.

«Из Назарета может ли быть что доброе?» – задавался вопросом этот образованный человек в I веке н. э., когда ему сказали про галилейского Мессию. Ему было удивительно, что Сын Божий появился на свет в таком месте.

В ту пору Назарет был горной деревушкой с грязными улочками; в прилепленных к склонам хижинах жили две сотни неграмотных крестьян со своими животными. Ритм жизни задавали повседневный труд – принести воды, убрать в доме, почистить овощи, сварить еду, – времена года, полевые работы, уход за скотом, а несколько ремесленников изготовляли глиняную посуду, ткали полотно и даже делали мебель, как, например, некий Иосиф. В крошечной синагоге два человека, единственные, кто умел читать и писать, передавали начатки знаний детям, среди которых был Иисус.

Сейчас город Назарет все еще расположен на высоте четырехсот метров над уровнем моря, он вырос, раздался, но по-прежнему источает все тот же аромат – аромат заурядности. Запахи бензина, удушливые флюиды фастфуда, треск мопедов и клаксоны машин, мотивчики интернациональной попсы, изрыгаемые автомобилями, и фольклорные мелодии, оглушающие туристов в сувенирных лавочках, – все это роднит городок со множеством других. И ради этой банальности я проделал тысячи километров!

Разочарован ли я? Нет, это мой первый урок: колыбель всего необыкновенного – обыденность.

Водитель доставил меня на самый верх покатой улочки, к аббатству Нотр-Дам-де-Назарет. Монахини встретили меня тепло и любезно и рассказали, что другие паломники еще не вернулись из поездки, а затем проводили в мою комнату, прохладную и опрятную, с бело-желтоватыми стенами. Я сажусь перед зеркалом и рассматриваю шишку, украшающую лоб с правой стороны, – меня это забавляет, я и не думал, что способен на такие эффектные метаморфозы. Улыбнувшись собственному отражению, я обещаю ему обзавестись второй шишкой, дабы еще больше походить на Моисея работы Микеланджело[12].

Решив не засиживаться, я выхожу из комнаты, устремляюсь наружу и убеждаюсь, что Базилика Благовещения, воздвигнутая на месте того грота, где произошло Благовещение Пресвятой Богородицы, уже закрыта. Я брожу наугад по тысячелетним улочкам мимо домиков