Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман Страница 6

href="ch2-52.xhtml#id1834" class="a">[52] читал лекцию в Доме литераторов — давно, при том взлете разговоров о летающих тарелках, который был лет двенадцать тому назад. И он все время… С ним был летчик, по-моему, фамилия не то Аккуратов[53], не то еще как-то, который их уже… Он просто их видит все время… И рассказывает об этом с большим удовольствием. <.. > Как однажды выступала у нас одна женщина, которая работала в 17-м году, по-моему, телефонисткой. У нее так было просто по плану — она всегда вдруг как вскакивала и говорила (имитирует голос): “Владимир Ильич был самым дисциплинированным работником Совнаркома. Бывало…”. Потом она, значит, рассказывает: “Владимир Ильич был самый человечный человек…”. Такими формулами, знаете. Ну вот, и этот самый Аккуратов, он тоже примерно так все время… Ему говорят: “Пожалуйста”. Он: “В прошлом году, когда мы летели…”, - и шли разговоры о летающих тарелках»[54].

Или вот, например, фрагмент домашней беседы у Высоцкого (июнь 1980 года), в которой принимали участие его бывший одноклассник Владимир Баев, на тот момент работавший заведующим отделом кадров ГАИ СССР, и доктор медицины, пнев-монолог Леонид Корзюк, а также личный врач Высоцкого Анатолий Федотов. Обилие нецензурной лексики делает затруднительным цитирование этой фонограммы, однако небольшой фрагмент, в котором Высоцкий обращается к Баеву, мы все же приведем: «Вообще, в принципе, я начал этим делом заниматься из-за тебя[55], б…дь. Ты помнишь, б…дь, когда ты читал поэму “Владимир Ильич Ленин”, б…дь (хохот), когда у нас была завуч в очках. — А как же! — Как ее имя-отчество?».

Известно, что в 1978 году Высоцкий записал на листке несколько палиндромов, подаренных ему Борисом Гольдштейном, среди которых были и хулиганские, например: «Мочились с Ильичом!» (а чуть выше — зачеркнутое: «Я с Ильичем мочился!»[56]; обращает на себя внимание разное написание отчества вождя).

Подобное отношение к Ленину сформировалось у Высоцкого еще в Школе-студии МХАТ, о чем рассказала его сокурсница Елена Ситко: «Тогда обязательным предметом был марксизм-ленинизм, а это же просто катастрофа, мы на занятиях умирали со скуки. И Вова нас часто выручал. Садился за первую парту и с умным видом задавал преподавателю вопросы, тот с упоением рассказывал про марксизм с ленинизмом, а мы в это время по очереди тихо выплывали из аудитории по своим делам, потом возвращались»[57].

В той же Школе-студии Высоцкий придумывал сатирические сценки, в которых высмеивал коммунистическую риторику. Вот, например, что вспоминает в одном из интервью будущая поэтесса Карина Филиппова-Диодорова, также познакомившаяся с Высоцким во время учебы в Школе-студии: «…появился Володя, и сейчас будет игра в “Товарища Иванова”, когда просто падаешь на стол от хохота». — «Что это такое? Расскажите». — «Ой, замечательная игра! Это когда товарищ Иванов отвечает на вопросы корреспондентов. Вот, например, задается… ну, задайте мне любой вопрос, спрашивайте! Я — товарищ Иванов». — «А товарищ Иванов — это кто такой вообще? Рабочий или колхозник?» — «Товарищ Иванов — это очень такой передовой рабочий, его к микрофону приглашают. <.. > Вы задавайте, а я примерно расскажу, что на это отвечалось. Всё равно эта игра-то во мне так и осталась с юности». — «Ну, например… не знаю… расскажите, там, о своей работе, скажем!» — «“О работе в нашей коммунистической бригаде мы рассказываем всегда с радостью, потому что мы большие герои, не то что США! Правда, Нюра?” Вот это вот начало игры»[58].

Поэтому никакого почтения к марксизму-ленинизму Высоцкий не испытывал. Это видно и на примере его отношения к такому обязательному предмету, как История КПСС. В Приложении к «Протоколу производственного совещания педагогов 1 курса актерского факультета» от 05.11.1956 давались характеристики на всех студентов и, в частности, отмечалось, что «Высоцкий очень недисциплинирован на истории партии; мешает занятиям»[59]. Разумеется, после этого с ним провели «воспитательную работу», и ему пришлось умерить свой характер, что и было отмечено в «Протоколе производственного совещания» на Кафедре мастерства актера от 30.10.1957: «Высоцкий <.. > лучше ведет себя на Истории партии»[60].

Не любил он посещать и такой предмет, как диалектический материализм, о чем свидетельствует Приказ № 98 за подписью и.о. директора Школы-студии Г.А. Герасимова от 23.09.1958: «За пропуск лекции по диалектическому материализму студентам III курса Актерского факультета ВЫСОЦКОМУ В.С., ВИЛЬДАН Р.М., ИВАНОВУ А.А., ПОПОВУ В.В. СТАВЛЮ НА ВИД»[61].

Чуть позже, 25 января 1959 года, стенограмма заседания педсовета Школы-студии зафиксировала, что на экзамене по этому предмету Высоцкий получил тройку: «По диалектическому материализму — 5 отличных оценок, 7 хороших, 6 удовлетворительных — у студентов Большакова, Бурова, Высоцкого, Епифанцева, Попова, Савчен-ко»[62]. А летом 1960 года ему снова пришлось в обязательном порядке сдавать экзамен по диалектическому и историческому материализму. В протоколе заседания Государственной экзаменационной комиссии от 15 июня 1960 года было перечислено содержание билетов, доставшихся всем студентам-выпускникам IV курса. Высоцкому выпал билет № 4, состоявший из следующих вопросов: 1. Закон перехода количественных изменений в качественные. 2. Социалистический способ производства. 3 Партийный документ «За тесную связь литературы и искусства с жизнью народа»[63]. Последний пункт этого билета Высоцкому удалось воплотить в жизнь лучше, чем кому-либо другому.

В свете сказанного неудивительно, что самые первые его песни были откровенно антисоветскими. Вспоминает Ольга Петровна Леонидова, жена троюродного дяди Владимира Высоцкого — Павла Леонидовича Леонидова: «У Володи было трудное время [1963 год], когда КГБ ходил за ним буквально по пятам. И он часто скрывался в нашем доме. Однажды прибежал Паша: “Уничтожай пленки! За Володей охотятся!”. И все записи, все песни пришлось уничтожить. Бобины были большие, они были раскручены, и мы мотали, мотали тогда с этих бобин… Ведь вся черновая работа над песнями шла в нашем доме. Приезжал Володя в 2–3 часа ночи в очень тяжелом душевном состоянии, потому что он метался. А он же был искренний, и всё это выливалось в песнях. А песня — это была импровизация: садился за гитару и начинал играть. Они писали на стационарном “Днепре”, потом прослушивали и что-то исправляли. А дети были маленькие, и я все время ругалась: “Володя, тише! Я тебя выгоню! Я не могу это терпеть: нас арестуют вместе с вами!” <.. >

В течение года было такое тяжелое состояние. Самый тяжелый период его гонений. Это было до 1964 года, до работы в Таганке. Оле [дочь Ольги и Павла Леонидовых. — Я.К.} было лет 5–6. В 12-1 час ночи мы закрывались на кухне, и тут он всё высказывал нам. Кроме