Звезды немого кино. Ханжонков и другие - Марк Аронович Кушниров Страница 6

1909 год: еще три фильма Ханжонкова, и все неудачные. «Бахчисарайский фонтан» — дебют актера и режиссера Петра Чардынина, «Мертвые души» — статичная картина-иллюстрация с декламацией сцен знаменитой поэмы, раскрашенный от руки «Ухарь-купец». Были и другие, тоже малоудачные.

1910 год: крупным событием стали съемки Льва Толстого, начиная с 1909 года до дня его похорон — 7 октября 1910-го. Большинство съемок осуществляло ателье Дранкова. Было снято еще пять фильмов Ханжонкова — все на русском материале.

1911 год: снят знаменитый фильм «Оборона Севастополя» — о нем позднее. Другие русские фильмы этого года: «Песня каторжанина» (первая работа режиссера Якова Протазанова), «Живой труп» (скандальная сенсация режиссера Бориса Чайковского) и много других.

1912 год: «Анфиса» — первая работа в кино Леонида Андреева. Другие фильмы: «Гроза», «Бесприданница», «Тайна дома № 5» — это первые шаги Веры Пашенной. «Прекрасная Люканида» — первый фильм создателя мировой мультипликации Владислава Старевича. И еще, кажется, семь разных картин.

1913 год: «Дядюшкина квартира», «Домик в Коломне» — первые комедии с участием Ивана Мозжухина. И его же «Страшная месть» — трюковая постановка Старевича.

Но пересказывать летопись русского начального — так сказать, «первобытного» — кинематографа смысла пока что нет. Лучше остановиться на важных моментах, на том, что объединяло эти разные, но во многом похожие картины.

Первые два художественных фильма появились в конце 1908 года: уже знакомая нам «Понизовая вольница» и крайне неудачная «Драма в таборе подмосковных цыган». Эта «драма» дорого обошлась Ханжонкову, но виноватить его вряд ли стоит — виноваты были цыгане, которые, согласившись на съемку, не смогли удержать свой панический страх перед кинокамерой. И, теряясь, застывали на месте, отказываясь петь и плясать — а именно ради этого картину и затевали…

Надо сказать, что первые фильмы не показывались зрителям «в одиночку». Они включались в аттракционные программы, которые шли в «электротеатрах» (или «иллюзионах»). Массовый зритель был подготовлен к просмотру — ведь заграничные картины уже побывали в обеих русских столицах. Так что фильмы «Выбор царской невесты», «Песнь про купца Калашникова», «Русалка» и т. д. были уже как бы знакомыми чудесами. Увиденное запоминалось и помнилось…

Первые фильмы снимались в театральных декорациях: сцена освещалась рампой и четырьмя плохонькими юпитерами. Аппарат был намертво установлен в партере. Каждый сюжет занимал 200–300 метров, то есть в течение 10–15 минут можно было увидеть на экране весь фильм. Иногда, за неимением театрального съемочного павильона, декорации ставились прямо на природе, и можно было видеть на экране, как ветер хозяйничает внутри «дома», развевая и занавески, и одеяния героев, и мебельные чехлы… Декорации рисовались на загрунтованном холсте, натянутом на брусья, — рисовались стены, окна, двери, полки, печки, а чуть позже окна и двери, тоже натянутые на брусья, стали открываться. Постепенно холст заменяет толстый картон.

Громкое слово «монтаж» не подходило к примитивной склейке или разрезанию кусков пленки. В то «первобытное» время дело монтирующего — соединить одну снятую сценку с другой — требовалось лишь тогда, когда у оператора кончалась пленка. Режиссер кричал «Стоп!», все актеры замирали в позах, пока оператор заправлял в аппарат новую кассету, и режиссер давал команду: «Пошел!»

Всё, что включал в себя будущий фильм — разговоры, ссоры, поцелуи, песни, танцы и т. д., — укладывалось в две или три съемки. В течение двух-трех частей на экране могли появиться «Евгений Онегин», «Русалка», «Маскарад», «Боярин Орша» и даже нечто большее — например «Ермак Тимофеевич, покоряющий Сибирь». Игра актеров часто сводилась к быстрому и непрерывному движению. Все они двигались в пределах маленьких площадей, а оператор старался снять их так, чтобы вся фигура была видна на экране. В фильме «Ванька-ключник» (в натурной сцене) аппарат, хотя и робко, уже пробует панорамировать, переносясь паузами то на одно, то на другое место, пытаясь фиксировать живое передвижение героев, давая возможность строить мизансцены (прогресс!).

Как ни наивны были постановочные приемы в те времена, актер постепенно перестал бояться выхода к аппарату на первый план. И этот актер воистину впечатлял зрителей, и даже искушенных критиков. Вот мы читаем в № 11 «Сине-фоно» за 1910 год об экранизации поэмы «Русалка»: «Кто не знает этой поэтической сказки Пушкина? Кто не сочувствовал бедной, покинутой и обольщенной князем дочери мельника? У кого не вызвало слезы страдания несчастного старика отца, почти толкнувшего дочь в объятия князя и поплатившегося разумом, когда он — только, к сожалению, слишком поздно — коршуном становится на защиту дочери?» Именно так воспринимал фильм тогдашний широкий зритель.

В конце 1912 года приступают к постройке декораций по принципу фундуса, то есть набора стандартных деталей, благодаря которым легко строились настоящие двери, лестницы, окна, стены, колонны и прочие громоздкие сооружения. Применение фундусных декораций совпало с постройкой первых настоящих павильонов из железа и стекла, появились новые заграничные юпитеры (что резко усилило ртутное освещение) и, что самое главное, аппарат сдвинулся с места. Актеры быстро преодолели эту начальную фазу и уже в 1911 году, переболев всеми своими первыми пробами, почти не боялись «ущемления» своей театральной типажности и свободнее выходили на первый план.

Во всех этих преобразованиях играл важную роль Александр Ханжонков, и сейчас я предлагаю читателю три коротких и любопытных рассказа о нем, а заодно о его известных и малоизвестных современниках. Начну, однако, опять же издалека.

Ханжонков — великий и несчастный

Так случилось, что судьба однажды свела и познакомила меня с Верой Дмитриевной Ханжонковой (Поповой), вдовой великого — не убоюсь этого слова — страстотерпца и одного из пионеров русского кинематографа Александра Алексеевича Ханжонкова.

Я работал тогда старшим научным сотрудником кинотеатра Госфильмофонда «Иллюзион», а Вера Дмитриевна прилежно и незаменимо работала в самом Госфильмофонде. Мы сдружились. Дважды мы вместе делали публичные, ретроспективные показы первых опытов и достижений русского киноэкрана. Много лент — полностью и частично — уцелели едва ли не чудом. Я расспрашивал ее, пробовал записывать. За шесть дней до смерти она подарила мне несколько уникальных семейных фотографий и стопку рукописных тетрадных записей. Весь ее скромный архив, который я хранил у себя, надеясь когда-нибудь написать об этой поре. И только сейчас это стало реальностью.

Доказывать исключительную значимость фигуры Ханжонкова вроде бы не приходится. Она настолько весома, что переоценить ее невозможно. В