Дым над Биркенау. Страшная правда об Освенциме - Северина Шмаглевская Страница 58

За жизнь Зофьи Сикорской борется много женщин.

Она всего-навсего одна из тысяч политических заключенных, одна из тысяч желающих вернуться домой. Но Зофья – женщина необычайного, беспримерного мужества. Мужеством своим она много раз окупила избавление от смерти. Избавления желают ей все.

Доктор Венгерская – она днем и ночью не отходит от трехъярусных нар, где по четыре на каждом месте лежат больные, – собирает врачей у постели Зофьи. Вместе с доктором Касей Ланевской, с доктором Ясинской, с русскими врачами она пытается спасти Зофью. Все напрасно. Медицина беспомощна. Надежда лишь на выносливость организма. Идет решающая борьба. И, кто знает, может быть, она окончилась бы победой, но как раз в это время к Зофье приходит весть: отец умер, брата увезли в Германию.

– Скажите моим девочкам Еле и Гизе, пусть любят друг друга, как сестры, – говорит Зофья, и горящие глаза ее смотрят сосредоточенно. – Они и есть сестры, Гизя – дочь моей умершей подруги.

На трехъярусных сооружениях лежат исхудалые, сраженные недугом тела. Живые скелеты и лохмотья на них сливаются в серую бесформенную массу. Нередко это уже холодеющие останки, а иногда – выздоравливающие люди, от истощения и голода потерявшие сознание. Они лежат неподвижно, как мертвые. Среди них Барбара. Смерть, уже завладевшая ее истощенным организмом, отняла все, кроме способности дышать и мыслить.

Она лежит среди скорченных тел умирающих. В ногах у нее громоздятся большие коробки – продовольственные посылки – целые буфеты с едой. Но Барбара ничего не ест.

Ночью, когда никто не видит, она садится на постели, открывает коробки и достает оттуда завернутые в папиросную бумагу апельсины, яблоки, торты, копчености. Потом она окликает соседок, свешивается вниз, на нижние нары, стучит в доски верхних нар. Там, она знает, лежат выздоравливающие. Они не спят. Голод терзает их. Приподнимаются облезлые головы на исхудалых шеях, костлявые руки тянутся за свертками.

– Бери, бери, ешь! – зовет шепотом Барбара.

Так повторяется из ночи в ночь. Раздав все, Барбара закрывает глаза. Теперь она похожа на умершую старуху. Смерть наложила свою печать на это прекрасное лицо, как осень на цветок. Кожа обтягивает заострившийся нос и резко выступившие скулы. Рот узкий, синий. В глубоких глазницах, скрытый под пеленой век, застыл взгляд.

Но вот веки медленно поднимаются и открывают глаза – громадные, лазоревые; только они, эти глаза, остались прежними и смотрят издалека, с другого берега жизни.

В этом мозгу лихорадочно работает мысль, проявляясь во взгляде, напряженно устремленном вдаль. Барбара говорит уже не с людьми, а со своими мыслями, с видениями, являющимися ее возбужденному воображению. Порой мысли ее облекаются в слова, произносимые в пустоту.

Мысль Барбары, как ровно и ярко горящий священный огонь, сжигает дотла ее тело. Кругом тишина. Ослабевшие от болезни женщины едва способны отрывистыми словами выразить свое желание, а порой они лишь открывают рот, не в силах произнести ни звука. Барбара говорит целыми фразами, ясно и четко, словно уходящая жизнь именно здесь, в сфере мысли, задержалась на миг прощания. Слова ее звучат над смертным одром как последняя воля умирающих, как речь, произносимая с трибуны невидимым оратором:

– Для немцев существовать – значит воевать. Каждому человеку, каждому народу в большей или меньшей степени свойственна агрессивность, стремление овладеть новыми ценностями, инстинкт завоевателя, ненасытность. Различные народы по-разному используют эту силу, превращая ее в рычаг прогресса. И немцам она знакома, они называют ее Drang[81]. Все способности, таящиеся в народе, они обращают в стремление к завоеваниям. Со свойственной им психологией пещерного человека, они видят цель своих усилий только в убийстве, захвате добычи, кровопролитии. Подобно первобытным существам, они волокут добычу в свою пещеру, там рвут ее на части, делят, а потом, улегшись среди крови, засыпают и видят во сне новые завоевания.

Жаль, что немецкий народ, бесспорно очень способный, не видит, какую мрачную роль сыграл он в истории. Немецкий народ виноват в том, что человечество в наше время сбилось с пути и переживает период безумия.

Кто участвовал в подобных преступлениях, кто, будучи немцем, сражался и не бросил винтовку на землю, тому не дано понять все это.

Когда-нибудь, когда немецкая молодежь станет изучать историю, когда узнает прошлое своего народа и других народов, когда постигнет законы развития культуры, – возможно, тогда в ней вспыхнет протест против того, чтобы так преступно растрачивались способности народа, возможно, тогда она поднимется на новые деяния.

Смогут ли немцы возродить свою душу?

Научится ли когда-нибудь созидать народ, который до сих пор был величайшим в истории разрушителем? Увидим. А пока что он доставит еще много забот человечеству и не раз нарушит спокойствие в мире.

Барбара погружается в оцепенение, веки ее опускаются. Спит? Нет, вытянув худую руку, она говорит с усмешкой:

– Строят уборные, сажают кусты. Здесь, in Auschwitz О/S![82] Мы знаем, что это значит: они заметают следы. Хотят вернуть название «Верхняя Силезия» месту, которое называется «Auschwitz – лагерь смерти». О вы, Herrenvolk![83] Мы хорошо узнали вас, ваших женщин и ваших мужчин, ваш Fanatismus[84], подстегиваемый гестаповским кнутом. Мы другие. Хотя мы и соседи с вами, но живем на противоположных полюсах.

Польский народ не станет вашим Knechtenvolk[85], – с тихим смехом добавляет Барбара.

А потом, сев на постели, она зовет шепотом, широко раскрыв глаза:

– Эй, гитлеровцы, отворяйте ворота! К вам идет весь мир, идут народы, объединенные в великую коалицию. Она победит варваров. Торопитесь! Заметайте следы! Смывайте кровь с земли!

Во многих странах земля насыщена кровью загубленных вами людей. Зерно, что родится на полях, еще долгие годы будет пропитано кровью. Через него и постигнут истину следующие поколения. Поймут, кто вы такие, поймут, что с вами нельзя вести переговоры, что не помогут ни контрибуции, ни расплата, ни золото, похищенное у евреев, ни бриллианты, сорванные с евреек в преддверье газовой камеры. Все напрасно!

Мы не настолько примитивны, чтобы призывать: «зуб за зуб». Мы не опустимся до того, чтобы сравняться с вами в вашей звериной жестокости. Мы не хотим, подобно вам, вонзать нож по самую рукоятку в тело беззащитного.

Торопитесь, эсэсовцы, заметайте следы. Все вам не замести. Хоть частичка того, что сделано вами, останется свидетельствовать против вас. Правда восторжествует. Сама земля поведает о ней людям.

Черным столбом дыма из крематория, что днем и ночью сдавливает нам