Ронни Вуд - Ронни. Автобиография Страница 57

В 1986-м мне позвонил Кит, чтобы я приехал в Детройт, где он продюсировал и играл на римейке «Jumpin’Jack Flash» Ареты Фрэнклин. Он захотел, чтобы я тоже поиграл там. Я вырос на записях этой женщины, и видеть её в студии — это меня абсолютно вдохновляло. Я даже спрятался за органной колонкой и оттуда смотрел, как она поёт — просто она и её фантастический контроль за фортепиано. Никогда этого не забуду.

Она шпарила эту песню знакомым чудным голосом — вопила и одновременно курила ментоловую «Кулс», а золотой медальон, висевший у неё на шее, раскачивался в такт музыке. Она пригласила в тот день в контрольную комнату студии всех своих сестер и большую часть своей (достаточно объёмной) семьи. Мы с Китом протиснулись туда с трудом из-за всех этих людей и всех этих тел.

После этого я возвратился в Нью-Йорк, чтобы сыграть два концерта в «Ritz» с Чаком Берри — вот здорово. Сначала он извинился за то, что набил мне фингал, а я сказал: «Это был не я, это был Кит». Он сказал: «Ну и какого черта, я тебя все равно люблю». Мотаться и играть с этими парнями было настоящим прорывом. Как и пара концертов, когда я сыграл в «Мэдисон Сквер Гарден» с Бобом Диланом и Томом Петти — в 1986-м. Выигрышное сочетание искусных стихов и узнаваемых ритмов.

Жить и дышать музыкой 24 часа в сутки — это обычное дело для многих великих музыкантов, и вскоре Чарли заметил одного из таких типов и раскрыл его огромный потенциал.

В октябре 1981-го неизвестный тогда соул-феномен открыл выступление «Стоунз» в лос-анджелесском «Колизее». Чарли сказал: «Тебе надобно послушать этого парня, пока он не стал знаменитым». А когда Чарли говорит такое, мы — все остальные — прислушиваемся. И хотя многие считают Чарли джазменом, он всегда пристально следит за новыми группами. Он — тот, кто всегда ищет что-нибудь новенькое, и доказательство этому — то, что это именно он рассказал нам об «Oasis», Кристине Агилере и Джеке Уайте, не считая всех остальных.

По совету Чарли мы решили посмотреть, на что этот маленький рокер способен. Когда он вышел на сцену, мы все — а особенно Кит — немного удивились, так как на нем были надеты дождевой плащ и чулки. «Вот проблема — это как присудить себе нечто перед тем, как ты это заслужил», — сказал Кит. Толпа также была немного удивлена и начала кидаться в парня фруктами и овощами. Но довольно скоро стало ясно, что этот парень — и впрямь особенный. Он привнес на сцену ощущение шика. Так ТАФКАП, артист, ранее известный как Принц, стал звездой.

Спустя 5 лет я и Стинг вместе с Принцем играли «Miss You» на «Уэмбли-Арена». К тому времени у Принса появился значительный антураж, и он был плотно окружен кучей огромных черных телохранителей. Если тебе нужно было поговорить с ним, то тебе приходилось протискиваться сквозь эту гору мускулов. И когда ты, наконец, добирался до центра, то обнаруживал там этого тихого маленького паренька. Настоящий джентльмен. Но то, что всегда поражало меня в нем — это его любовь к музыке. Он дышит ею и засыпает с ней.

Одна из важных характеристик музыкантов, которые действительно источают музыку, это — то, что у них первоклассные группы, и Принц не был исключением. Из-за того, что этот концерт организовывался очень быстро, у нас не было времени репетировать, так что когда наступил вечер, этот коротышка спросил: «Что вы будете играть, когда настанет переход от припева к куплету?»

Я предложил переход вообще убрать. Он понял, и его группа тоже поняла — они были очень взаимосвязанными, — и я выступил с ними так, как будто мы играли вместе много лет.

За кулисами я обнаружил маленькую девочку, которая выглядела совершенно потерянной, и я спросил её, всё ли у неё в порядке. Она сказала, что да. Я спросил: «Может, тебе помочь найти твоих родителей?» Она ответила, что все нормально. Оказалось, что это была Кайли Миноуг.

После этого мы с Принцем все время встречались в штатской обстановке. Но все время одна и та же старая проблема — мы сталкивались друг с другом в клубе или баре, где музыка была такой громкой, что нормально разговаривать бывало просто невозможно. Мы решили, что единственный способ преодолеть это — в том, чтобы петь свои разговоры друг другу.

И для Джо, и для меня эти года в Нью-Йорке были похожи на одну большую вечеринку с кучей алкоголя, кучей таблеток и кучей курева. Мы также немного прошвырнулись по центру города в Париже вместе с Китом. Я не колюсь, так что мы только курили. Мы всё еще называли это ГС — грязные сигареты. Джо только затягивалась разок-другой и никогда не считала, что это для неё — проблема, пока однажды утром она не проснулась и так захотела ГС, что когда узнала, что у меня их больше нет, то разразилась слезами. Это был первый раз, когда мы все увидели, как это влияет на неё. Она сказала мне: «О Господи, мне нужно остановиться!», что она и сделала — прямо тогда и сразу. Ей в этом плане повезло, потому что она может сказать себе, что что-то зашло для неё слишком далеко, я этого делать больше не хочу, я прекращаю. Мне тоже хотелось бы делать так, но я не могу…

Когда Джо завязала с ГС, то больше к этому не возвращалась, и после Парижа она больше не прибегала к услугам леди, по крайней мере преднамеренно. После того, как мы переселились из Гринвич-Виллидж в тот замечательный особнячок на Уэст 78-й, то нам довелось познакомиться с настоящей пчелиной маткой всех дилеров — с женщиной, которая называла себя Бетси.

У нас не было никаких мыслей в то время по поводу того, насколько значительна она была, или что она была Врагом Народа № 1 и самой разыскиваемой женщиной в городе Нью-Йорке. Мы просто хорошо поладили с ней, у ней был потрясный кокаин, и вокруг — столько наличности, что она обычно жалела нас. Она знала, что у нас нет денег, так что она дарила нам пластиковые сумки с остатками, которыми мы и воспользовались. Однажды наступил день, когда мы наскребли остатки кокаина для дорожки, и когда мы оказались в центре города, то Джо стала чувствовать себя больной, как собака, и это оказался последний день, когда она принимала героин. Также это оказался едва ли не последний раз, когда мы делали дела с Бетси.

Она жила на Уэст 79-й Стрит, и мы не знали, что копы фотографировали всех, кто входил к ней или выходил. Я пришел к ней рассчитаться. Стояла зима, и на мне была большая меховая шуба с большим меховым капюшоном. Когда показались копы и заставили нас дать показания о Бетси перед большим судом присяжных, мы впали в панику. Они принесли фотографии со мной, которые сделала команда полицейских следователей, и спросили, узнаю ли я этого человека, разодетого как модное эскимо. Мне не хотелось в этом участвовать, и я все время говорил: «Не знаю, кто это, но шуба хорошая…» Мы не смогли помочь им, но копам наша помощь была особо не нужна — у них было на Бетси целое дело, и они упрятали её на долгий срок.