Владимир Новиков - Алексей Константинович Толстой Страница 56

(«Порой весёлой мая…». 1871)

Здесь же Толстой указывает на простое средство удержать пыл неистовых разрушителей:

Чтоб русская державаСпаслась от их затеи,Повесить Станислава[79]Всем вожакам на шеи!

Действительно, на память сразу же приходят такие идеологи нигилистов, как Максим Антонович и Юлий Жуковский, в конце концов сделавшие благополучную карьеру и дослужившиеся до высоких чинов — и это пример далеко не единственный.

Понятно, что выступление Алексея Толстого в «Русском вестнике» не прошло незамеченным. В сатирическом журнале «Искра» появилась ответная пародийная «Баллада с полицейской тенденцией». Не прошёл мимо и Салтыков-Щедрин. В «Дневнике провинциала в Петербурге» балладу А. К. Толстого читают на рауте у «председателя общества благих начинаний» отставного генерала Проходимцева. Тогда же Салтыков-Щедрин в письме Алексею Жемчужникову, не скупясь на слова, назвал русскую прессу «царством мерзавцев» и тут же прокомментировал: «Прибавьте к этому забавы вольных художников вроде гр. А. К. Толстого, дающих повод своими „Потоками“ играть сердцем во чреве наших обскурантов. Не знаю, как Вам, а мне особенно больно видеть, когда люди, которых почитал честными, хотя и не особенно дальновидными, вооружаются в радость обскурантизма, призывая себе на помощь искусственную народность»[80].

А. К. Толстого и русских радикалов разделяло прежде всего их отрицание так называемого «чистого искусства». Писаревского ниспровержения Пушкина он принять никак не мог. Правда, Алексей Толстой не уступал Дмитрию Писареву в запальчивости, когда писал, что «как бы дивные стихи Пушкина… ни истолковывались животными вроде Писарева, над которым да смилостивится Бог, истолкователи останутся животными, а Пушкин — поэтом навеки». Но проповедуемый радикальными публицистами (в том числе и Писаревым) культ позитивной науки был и для А. К. Толстого неподвержен сомнению. Вспомним его слова, что он с большим удовольствием спорил бы с Базаровым. Наверняка у них было бы много общего. Когда разнеслись слухи, что начальник Главного управления по делам печати Михаил Николаевич Лонгинов (некогда либерал и незаурядный учёный) запретил издание перевода книги Чарлза Дарвина «Происхождение видов» как противоречащую Священному Писанию, Алексей Константинович Толстой обратился к нему с язвительным посланием, где напомнил, что

И Коперник ведь отчастиРазошёлся с Моисеем.

Он насмешливо переиначивает аргументы своего оппонента:

Способ, как творил Создатель,Что считал он боле кстати —Знать не может председательКомитета по печати.

На небе же

Ходят Божии планетыБез инструкции цензурной.

(«Послание к М. Н. Лонгинову о дарвинизме». 1872)

Но, как это часто случается в России, подлинную славу блестящего сатирика А. К. Толстому принесли вовсе не эти стихотворения на случай, а то, что при его жизни существовало только в списках и в печать попасть не могло. Таковы две замечательные поэмы: «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева» и «Сон Попова». Они долгое время принадлежали к «подпольной» литературе, хотя широко разошлись по всему пространству России.

Первая поэма представляет собой пародийный обзор русской истории. Рефреном являются слова Нестора-летописца из «Повести временных лет»: «Вся земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет». Именно отсутствие порядка побудило новгородцев пригласить варягов.

Ведь немцы тороваты,Им ведом мрак и свет,Земля ж у нас богата,Порядка в ней лишь нет.

Но надежды новгородцев, что под властью пришлых чужеземных князей в России воцарится порядок «как у немцев», оказались тщетными. По Толстому, при всех правителях, начиная с Рюрика, страна представляла собой хаос, справиться с которым смогли только Иван Грозный и Пётр I. Иван Грозный

Приёмами не сладок,Но разумом не хром;Такой завёл порядок,Хоть покати шаром!

Под стать Ивану Грозному был и Пётр Великий, провозгласивший при восшествии на трон:

Вы сгинете вконец;Но у меня есть палка,И я вам всем отец!..

Однако прежде всего он «за порядком уехал в Амстердам». Вернувшись, царь начал с того, что стал брить боярам бороды и переодел их «в голландцев». Но автор — «худой смиренный инок раб Божий Алексей» — снисходителен:

Хотя силён уж оченьБыл, может быть, приём;А всё ж довольно проченПорядок стал при нём.

Где корень зла — не могла постигнуть даже Екатерина II:

«Madame, при вас на дивоПорядок расцветёт, —Писали ей учтивоВольтер и Дидерот, —

Лишь надобно народу,Которому вы мать,Скорее дать свободу.Скорей свободу дать».

Но всероссийская самодержица поступила как раз наоборот, распространив крепостное право на присоединённые украинские и белорусские земли, ранее входившие в состав Речи Посполитой.

Тем не менее А. К. Толстой заканчивает свой исторический обзор на псевдо-оптимистической ноте:

Увидя, что всё хужеИдут у нас дела,Зело изрядна мужаГосподь нам ниспосла.

На утешенье нашеНам, аки свет зари,Свой лик яви Тимашев —Порядок водвори.

Таков апофеоз десяти веков русской истории, и слова поэта звучат до крайней степени язвительно. Стоит ли говорить, что Тимашев — недавний шеф Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, затем министр внутренних дел — фигура совершенно бесцветная. Если его и вспоминают в наши дни, то только благодаря поэме А. К. Толстого.

Свою сатиру А. К. Толстой отнюдь не хранил в столе. Списки поэмы сразу же пошли по рукам и, понятно, вскоре она стала известна и верховным властям. Дабы предусмотреть нежелательные последствия, Толстой решил, что «нужен громоотвод в виде чтения, предназначенного для августейшего слуха». По его словам, «это — мера предосторожности, подобная прививке оспы». В ноябре 1869 года Алексей Константинович специально ездил в Крым, где находилась императрица, с которой у него всегда были хорошие отношения, и в Ливадии прочёл ей своё произведение. Он был искренен, когда писал Михаилу Стасюлевичу (12 ноября 1869 года), что императрица — «одна из самых светлых личностей нашего времени». Новый поэтический вариант русской истории августейшей особе чрезвычайно понравился; поэт мог спать спокойно.