Нежные страсти в российской истории. Любовные треугольники, романтические приключения, бурные романы, счастливые встречи и мрачные трагедии - Сергей Евгеньевич Глезеров Страница 54

«Мария Гамильтон перед казнью». Худ. П. Сведомский, 1904 г.

«Иван Орлов пропьянствовал всю ночь с Семкой Мавриным да с двумя голландскими полшкиперами, и часу в шестом утра, когда кумпания еле расползлась, выбрел на большую першпективу, раздумывая над задачей: когда пойти к Марьюшке?… Вихляя из стороны в сторону, цепляясь за деревья, плохо принявшиеся в болотной почве, пожухлые, в скоробленных, будто прожаренных листах, Орлов икал от перегара, какой шибал в голову не хуже немецкого мушкета», — говорится в исторической повести писателя Глеба Алексеева «Мария Гамильтон», вышедшей в свет в 1933 году. Спустя пять лет ее автор стал жертвой «Большого террора», а потому и повесть, как и ее автор, впоследствии оказалась совершенно забытой.

Не зная, за что именно царь прогневался, Орлов решил сразу же во всем сознаться: мол, виноват, сожительствовал с Марьей Гомонтовой. Сообщил и о том, что Мария имела от него двоих детей, родившихся мертвыми.

Марию и Орлова отправили под арест, началось следствие. В комнатах у Гамильтон провели обыск, нашли много украденных вещей царицы, в том числе ювелирные украшения с алмазами. Под пытками Мария призналась, что двоих зачатых детей она вытравила каким-то снадобьем, последнего (родившегося) ребенка сразу после рождения утопила и приказала служанке куда-нибудь выбросить тело.

«Из дальнейших расспросов Петр узнал, что Гамильтон рожала детей мертвых, — сообщалось в “Русском биографическом словаре”. — К несчастью для нее, незадолго до этого при очищении нечистот был найден труп младенца, завернутый в дворцовую салфетку — это-то и дало повод заподозрить Гамильтон в детоубийстве».

Следствие шло несколько месяцев, в конце ноября 1718 года Марии Гамильтон вынесли приговор — смертная казнь через отсечение головы. Указ Петра гласил: «Девку Марию Гомонтову, что она с Иваном Орловым жила блудно и была от того брюхата трижды и двух ребенков лекарствами из себя вытравила, а третьего удавила и отбросила, за такое душегубство, а также она же у царицы государыни Екатерины Алексеевны крала алмазные вещи и золотые червонцы, казнить смертию».

Как отмечает Евгений Анисимов, после вынесения приговора многие из близких Петру людей пытались умилостивить его, упирая на то, что девица поступала бессознательно, с испуга. За Марию заступились обе царицы — Екатерина Алексеевна и вдовствующая царица Прасковья Федоровна.

В повести Глеба Алексеева «Мария Гамильтон» читаем: «Высокий, болезненно грузный Апраксин, победитель шведов при Ган-гуте, добродушнейший и застенчивый человек, почувствовал тот бессмысленный животный страх, какой обычно овладевал людьми при встрече с Петром. Но как часто это бывает именно с добродушными и тихими людьми, — с той внезапной храбростью, какая граничит с отчаянием, Апраксин заговорил:

— Государь, все, что есть, и все, что будет в России, на много лет тебя будет иметь источником, но, государь, человек пьет милосердие, как дорогое вино, и память о добре крепче сидит в людях, чем память о самых злых казнях…».

Однако Петр оставался непреклонен. Ведь младенцы, убитые Гамильтон, возможно, были детьми самого Петра, и именно этого, как и измены, царь не мог простить своей фаворитке. К тому же Петр всячески заботился о повышении рождаемости в России. В ноябре 1715 года вышел царский указ об учреждении специальных «гошпиталей», предназначенных для появления на свет незаконнорожденных детей.

14 марта 1719 года Мария Гамильтон взошла на эшафот, возведенный на Троицкой площади, где происходили многие казни в Петербурге Петровской эпохи. Между прочим, площадь находилась рядом и от первого домика Петра, и от Петропавловской крепости. День был хмурый, холодный, ненастный. Как указывалось в «Юрнале» от Александра Меншикова, «пасмурный, с мразом и ветром от веста».

Петр I во время казни М. Гамильтон

Во всех подробностях живописал это событие академик Якоб Штелин в своих «Подлинных анекдотах Петра Великого». Сам он свидетелем не был, а в основу его рассказа легко свидетельство некоего «Фуциуса, придворного при Петре Великом столяра, видевшего ту казнь».

А писатель Глеб Алексеев добавил своих красок: «Входя на эшафот, она, как всегда, держалась прямо, каждый свой жест, каждый свой шаг подчеркивая осознаваемым достоинством, её губы — белые и чуть согнутые — запеклись слюною бессонницы. И, глядя на них, Пётр вспомнил, что он никогда не слышал их смеха. Всегда в этой женщине оставалось что-то для нее самое, и, даже всходя на смерть, это неузнанное и скрытое она несла как святыню. Мутное, странное раздражение, как к прекрасному непонятному насекомому, какое вот-вот улетит, на какое надо броситься и раздавить шапкой, опять овладело Петром с прежней силой. Помогая взойти на эшафот, он протянул Гамильтон руку, и, опираясь на его руку, она присела в реверансе, как приседала, бывало, на ассамблее, когда царь приглашал ее к танцу».

Говорили, что Гамильтон буквально до последних минут не теряла надежды, что государь, ее недавний любовник, помилует ее. Чтобы разжалобить монарха, она даже облачилась в праздничное белое платье и встала на колени перед царем. Но государь помилования ей не объявил. По словам Фуциуса, он молвил: «Поелику ты преступила Божеский и государственный закон, то я тебя не могу спасти. Снести с бодростью духа сие наказание, принеси Богу чистое молитвой покаяние и верь, что он твое прегрешение, яко милосердый судия, простит».

Затем Петр что-то прошептал на ухо палачу, тот взмахнул мечом и в мгновение ока отсек голову стоящей на коленях женщине.

«Так Петр, не нарушив данного Марии обещания, заодно опробовал привезенный с Запада палаческий меч — новое в России орудие казни, впервые тут использованное вместо грубого топора», — отмечает историк Евгений Анисимов.

Что же касается денщика Ивана Орлова, то спустя год царь его простил и даже повысил в чине. Петр строго настрого велел своему бывшему денщику больше не попадаться в сети коварных красавиц.

Голову Марии Гамильтон велели заспиртовать и хранить в Кунсткамере — первом русском музее. Там она пролежала полвека, и все уже забыли, кому принадлежала эта голова. Появилась даже легенда о том, что некогда Петр Великий повелел отрубить голову самой красивой из своих придворных дам и заспиртовать ее, чтобы потомки знали, какие красавицы были в те времена…

В конце XVIII века княгиня Екатерина Дашкова, возглавлявшая Академию наук, обнаружила перерасход спирта в подведомственной ей Кунсткамере. Проведенная ревизия выяснила, что он требуется для поддержания в форме хранящихся заспиртованных голов. Дальнейшие изыскания установили, что это головы Марии Гамильтон и казненного в 1724 году любовника Екатерины I Виллима Монса. Дашкова рассказала об этой находке своей