Саперы - Артем Владимирович Драбкин Страница 54

часов. Сказочное богатство по тем временам. Приказал построить всех солдат батальона, и каждому лично вручил швейцарские часы. Но в целом важно то, что Владимир Иванович Жданов оказался очень порядочным командиром. Его поведение резко контрастировало с поведением командира 4-й гвардейской танковой армии генерал-лейтенантом Дмитрием Даниловичем Лелюшенко, который часто позволял себе некультурные и даже хамские высказывания.

После этой операции мы двинулись на Кечкемет и Будапешт. Держали на Дунае переправы. В любых условиях, какую бы должность я ни занимал, позволял себе спорить с начальством, если был уверен в своей позиции. Подошли мы в ноябре 1944-го к Дунаю в районе села Эчер под Будапештом. Все залито водой возле дамбы. И дальше произошел неприятный инцидент. Если бы моим начальником был не Цирлин, а более горячий командир, то я бы с вами сейчас не разговаривал. Что там случилось? Мы подошли к реке, сделали артподготовку, авиация налетела на позиции противника, и пришло время «Ч»: момент отправки первого рейса саперов и понтонеров со своего берега. Обстрел закончился, но я чувствую, что отдавать приказ о переправе нельзя, потому что оборона противника не подавлена, пулеметные точки продолжают вести интенсивный огонь. Звонит Цирлин, он находился в четырех километрах в тылу, связь проводная, мой связист ее держит. Спрашивает, послали ли рейс. Я отвечаю, что нет, потому что очень сильный огонь с вражеского берега. Александр Давыдович кричит в рубку: «Как это так! Немедленно послать разведку!», и тут перебой в связи. Я никого не посылаю, он звонит через минуту, снова спрашивает, опять отвечаю, что не отправил. Цирлин возмущается и кричит в трубку: «Что вы делаете, я приказываю немедленно отправить!» Рапортую: «Отправлять нельзя, люди погибнут, задача не будет выполнена». Снова минуты четыре или пять не было с ним связи. Только восстановили линию, Цирлин звонит и спрашивает: «Что вы предлагаете делать?» Отвечаю, что нужно непосредственно по противоположному берегу дать артналет и направить авиацию. После этого можно будет переправляться, иначе невозможно. Короче говоря, выполнили мою просьбу, дали беглый налет по берегу. Только тогда я приказал начать переправу, которая прошла удачно. А у меня был катерист Вахарловский, ему шапку в первом разведывательном рейсе пробило пулями, зато голова осталась цела. Но мне и медали не дали. И не наградили, правильно: за непослушание. Зато не расстреляли. Вообще тот артобстрел и минометный огонь, на котором я настоял, был предназначен для работы в глубине обороны противника, а все боекомплекты были истрачены в подготовке для переправы. Но у меня тогда в голове даже и мысли не было, что должны дать награду, думал только о том, чтобы не попало. Зато в декабре 1944 года за поддержание переправы для 24-й истребительной противотанковой артиллерийской бригады мне вручили орден Отечественной войны I-й степени.

Дальше было сплошное наступление. Мы подошли к словацким речкам Грон, Нитра и Морава. Надо их форсировать. Организовали переправы. И здесь ранило одного из ротных командиров. Нашу колонну обстрелял танк противника, в котором, по всей видимости, засел сумасшедший немец, счастье только, что после нескольких выстрелов он повернулся и ушел с берега. Затем прямо на дорогу сел самолет с Цирлиным, который приказал нам наступать на Брно. Поехал вперед на легковом автомобиле вместе с женой. Дорога была интересная: она шла вровень с местностью, по обочинам асфальта не имелось канав, сразу же шли поля. И какой-то немец начал нас обстреливать. Сзади ехали солдаты на грузовиках, они спрыгнули, словили врага, тот до последнего отстреливался, так что его забили насмерть прикладами со злости. Что его заставляло сражаться? Сдался бы в плен, да и все, а он решил драться до последнего.

Командный состав 107-го отдельного Краснознаменного Сегедского моторизированного понтонно-мостового батальона. В центре сидит комбат майор Сергей Николаевич Осипов, слева от него заместитель командира батальона по политчасти Иван Васильевич Панчук, справа — заместитель по технической части Вазген Шанович Джамагорцян, начальник штаба батальона Семен Самуилович Хабер и заместитель комбата Левон Давыдович Гоглидзе. Фотография сделана чешским фотографом в районе реки Морава в 1945 году.

Объехав реку Свитава, мы приехали в Брно, и здесь командир мостовой роты Заграйский чуть было не сделал фатальную ошибку. Я приказал ему возвращаться в тыл, потому что большая техника была не нужна, мост немцы сохранили в целости и сохранности. Он поехал, но так как река делала в этом месте крюк, то комроты перепутал дорогу и вместо нашего моста заехал на немецкую территорию. Но немцы их не раскусили, не тронули, те спохватились и повернули обратно, их начали обстреливать только тогда, когда последняя машина уже обратно уходила. Так что мы всем батальоном собрались в Брно в ночь с 8 на 9 мая. Легли спать, утром на следующий день началась страшенная стрельба из автоматов и пулеметов. Все вверх били. Я соскочил с походной койки, по тревоге поднимаю батальон, думаю, что немцы прорвались. Сам выезжаю на дорогу, а там один мотоциклист с горки съезжает, остановился на самом верху, поднял автомат и стреляет. И я понял, что война кончилась. Вот так я встретил Победу. Но большого праздника не получилось, потому что все солдаты находились в машинах на боевом дежурстве, спали прямо в понтонах. Понтонно-мостовой батальон всегда должен быть в боевой готовности. В то время и в голове не стояло, чтобы торжество организовывать. Сразу же после Победы нам ставились новые задачи. Мы форсировали Влтаву.

Когда бои наконец-то закончились, в Чехословакии я встал на одну квартиру. Оказывается, я ночевал в доме знаменитого врача, мы разговорились с хозяином, шли с ним по дороге, а ему все кланялись. И он мне в итоге подарил легковую машину «Опель Капитен». Это была прекрасная машина, я отказывался от нее, но он настоял. А Гончар из штаба бригады забрал ее к себе, Цирлин же, когда приехал к нам и увидел эту машину, переписал «Опель Капитен» на штаб фронта. Когда Александр Давыдович уже уволился, то эту машину сделал личной. Я не вспоминал ему этого дела, но некоторый осадок остался. Если бы это была просто трофейная машина, то и мыслей бы не было, но все-таки это был дареный автомобиль, нет права его отбирать.

Помните первого немца, которого увидели воочию?

В первые недели войны мы видели немцев только пленными. Вели они себя по-разному, но в основном кричали одно: «Хайль Гитлер!»

Какое в войсках было отношение к партии, Сталину?

Это была истинная вера. Тут ничего изменить было