Озаренные - Леонид Михайлович Жариков Страница 54

— Тут потруднее задачка, — сказал Силкин, вытирая пот со лба. — Придется кланяться в ножки дружковцам, чтобы изготовили запасные гидротумбы.

— Об этом поговорим после... Я запрещаю вам работать по три смены подряд.

Черные ноздри Силкина озорно шевельнулись.

— Что значит три смены для такого орла, как наш Рома Мусин? Верно я говорю, Рома?

— Верно, — отозвался кто-то из полутьмы лавы.

— Или Миша Селезнев, — продолжал Силкин. — Или возьмите Ивана Ивановича Личмана. А Коля Голубь — он же настоящий орел... И вообще я так скажу — шахтеры стояли на Миусфронте двести пятьдесят пять дней и ночей — вот это была смена!

Справа и слева громоздились глыбы породы, похожие на обломки скал. Работа людей казалась незаметной, но так лишь казалось. Эти люди были сильнее. И как отцы стояли на Миусфронте несокрушимой стеной, так и сыновья пробиваются сквозь каменные недра — шахтерский характер сказывается!

Время в шахте летит быстро. И вот уже смена кончилась, снизу послышались голоса, замелькали далекие огоньки — пришли на работу горняки очередного звена. Скоро они сами поднялись вверх и послышался веселый возглас кого-то из них:

— Кончай базар, ярмарка приехала!

— Выезжайте скорее на‑гора́, а то ваши жены по второму разу замуж повыходят!

Рабочих новой смены всегда легко отличить: у них и голоса громче, и лампы на касках светят ярче, и лица незапыленные. Лишь глаза, если присмотреться поближе, оттенены синеватой кромкой.

— Поехали! — сказал директор. — Силкин, забирай хлопцев, и чтобы отдыхали двое суток. Только с редакцией поговори.

— Евгений Осипович, а что о нас писать: как цепь на транспортере меняли или как в завале ковырялись? Никакого героизма у нас сегодня нет...

— Будем считать, что вы отбили атаку подземной стихии.

— Громко сказано, — поддел меня Силкин.

— Зато правильно, — поддержал «редакцию» директор. — У нас всегда так: сегодня отступаем, завтра опять в наступление!

Спускаться по лаве вниз куда проще: сел — и скользи по каменистой почве до самого штрека.

Оказалось, что, пока мы были в лаве, слесарям удалось исправить транспортер. Моторист, с которым мы встретились в самом начале, включал и выключал рубильник, пробуя, хорошо ли работает ведущая цепь. Черная река угля скатывалась с ленты конвейера и с грохотом падала в подземный бункер.

Устало шагала по штреку смена. Поистине не было предела мужеству людей, ведущих этот мирный бой. Ведь он — продолжение горячих боев, которые вели здесь отцы.

* * *

В эту поездку судьба одарила меня еще одной счастливой встречей. Я покидал славную Ворошиловградчину и на границе Донецкой области неожиданно услышал в стороне Миусфронта звуки духового оркестра.

В степи дул холодный ветер, всюду вокруг было пустынно. И только вдали, у шлагбаума, видны были шеренги детей в пионерской форме.

Облака низко плыли над землей. И на десятки километров кругом не было ни души. Что привело сюда пионеров в предвечернюю хмурую пору?

Когда мы подъехали, на бетонных плитах монумента, под суровыми взглядами воинов, изображенных на стене, рядом с Вечным огнем выстроились в два ряда октябрята и пионеры. Они стояли лицом друг к другу. Малыши в белых рубашонках, озябшие на студеном ветру, но сосредоточенные, строгие. Пионеры в красных галстуках. Перед ними реяло и надувалось парусом знамя отряда. Был тут и самодеятельный школьный оркестр. Холодные медные трубы поблескивали в посиневших руках юных музыкантов.

Октябрята сняли красные звездочки и бережно сложили их на кумачовую косынку. Звонкими голосами дружно они повторили слова пионерской клятвы: «Перед лицом своих товарищей торжественно клянусь...»

Но вот присяга окончилась. Семиклассники сняли с себя пионерские галстуки и стали повязывать их малышам, будто зажгли у ребят на груди живые огоньки. Оркестр грянул туш, и все запели песню юности: «Взвейтесь кострами, синие ночи...» Пели вожатые и пионеры, представители райкома комсомола и даже мы, случайные свидетели этого волнующего праздника. Семиклассники прощались с этой песней, а октябрята принимали ее как знамя.

На земле, обагренной кровью шахтеров, изрытой осколками снарядов и мин, родился новый отряд, точно воинское подразделение, которому еще предстояло готовиться к боям...

А вчерашние пионеры, только что передавшие свои красные галстуки юной смене, вступали в комсомол.

Слезы сдавливали горло, когда зазвучали на Безымянной высоте голоса тех, кто принимал на себя великое имя комсомольца: «Клянусь честно, через всю жизнь пронести славную эстафету отцовских подвигов и дел».

— Клянемся!

Секретарь райкома начал вручать комсомольские билеты. Под звуки музыки и перекличку погибших защитников Миусфронта назывались фамилии вступающих в комсомол.

— Мамедова Елена Абдулазизовна!

Из строя вышла тонкая и гибкая, как лозинка, школьница, приняла комсомольский билет и уверенным шагом вернулась в строй. Было заметно по горящему лицу, как сильно волнуется девушка. Ведь так принимала комсомольский билет Уля Громова. Так решительно и серьезно смотрела в лицо секретарю комсомолка Люба Шевцова.

— Ткаченко Виктор Николаевич!

И ровесник Сережи Тюленина, шахтерский сын, принял боевой комсомольский билет.

— Целуйко Галина Николаевна!

— Лебедева Валерия Георгиевна!

— Москаленко Геннадий Иванович!

— Хайретдинова Елена Анатольевна!

— Журавлев Владимир Леонидович!

...Из-под земли лилась торжественно величавая мелодия и невидимый голос, как на поверке, вызывал имена погибших героев: Гнилицкая, Кравченко, Огневой... Фамилии комсомольцев звучали вперемежку с именами погибших шахтеров. Вступающие в комсомол вслушивались в перекличку бессмертия, и лица их становились похожими на лица солдат на бетоне.

Когда торжества были закончены и все уехали, степь еще больше опустела. Облака рассеялись, и вечернее небо озарилось дальним пламенем заката. Над шахтерской землей опускались сумерки. Я стоял на Безымянной высоте, прислушиваясь к тишине степи с запахом молодой полыни, с высокими звездами над степным простором. Они мерцали в темной вышине, переговариваясь с красными звездами на шахтных копрах, со звездочками октябрят, с лучистыми гордыми звездами на касках солдат. И снова почудилось, будто продолжается рассказ шахтерского сына об отце-воине. Точно звучал голос Саши Силкина или кого-то из его друзей:

— Сколько крови шахтерской пролито за эту красоту, за нашу с тобой жизнь, товарищ! Вот и выходит, что мы перед ними в ответе... За каждый свой день в ответе... За каждый свой шаг в ответе!

———