Людовик XI - Пол Мюррей Кендалл Страница 53

Однако граф де Шароле вернулся. По настоянию своих опытных капитанов он, вопреки своим устремлениям, решил отказаться от преследования беглецов. Находясь в окружении всего сорока или около того своих всадников, он был неприятно удивлен, увидев у ворот замка шотландскую гвардию, которая, как он был уверен, была перебита, и обнаружив, что вместо знамени Святого Андрея, которое он ожидал увидеть развевающимся в знак победы на поле боя, там была только груда трупов, а королевская армия, прочно обосновалась на вершине холма.

В этот момент группа французов, которые еще не успели добраться до своих позиций на холме, обрушилась на группу, сформированную де Шароле и его спутниками. Несмотря на то, что их было меньше, они набросились на бургундцев и убили знаменосца их предводителя. Граф был ранен мечом в шею, но обливаясь кровью продолжал яростно сражаться. Вдруг один из французов схватил его за плечи и закричал: "Монсеньор, сдавайтесь! Я Вас узнал, не вынуждайте меня Вас убивать!" Но Карл де Шароле, который не собирался сдаваться, боролся, пока одному из его людей не удалось встать между ним и нападавшим. Все королевские всадники тем временем отступили к холму, где они стояли утром, испугавшись другого приближавшегося бургундского отряда. Граф, весь в крови, рванулся навстречу этому отряду, над которым виднелось совершенно изодранное, длиной меньше фута знамя Антуана Бургундского и знамя графских лучников. Положение было не из радостных: "В течение получаса, как я заметил, все помышляли только о бегстве, и, появись тогда хотя бы сотня врагов, мы бы разбежались", — отмечает Коммин[63]. Когда граф де Сен-Поль выбрался со своими людьми из леса, граф де Шароле собрал свою артиллерию и повозки, изрядно пострадавшие от врага, и расположил в круг, в котором его армия была бы в безопасности.

С вершины холма Людовик мог видеть, как сумерки опускаются на равнину, где бургундские войска расположились на ночлег. Маршал де Руо так и не появился, а опасность подхода свежей бретонской армии была велика. Измотанные, окровавленные, запыленные, обе армии прекратили всякое движение. Однако пушки продолжали грохотать до тех пор, пока над "Полем слез" не наступила темнота.

Людовик приказал разжечь костры в деревне и по всему холму. Затем он приказал своим капитанам погрузить раненых на повозки и подготовить войска к отступлению. Тем, кто в тот день потерял своих лошадей, пришлось идти пешком. В общей суматохе некоторых из погибших не смогли забрать с собой, а тело Великого сенешаля Нормандии было оставлено на попоне на деревенской улице. В то время как горящие костры, заставили бургундцев поверить, что на следующий день им предстоит еще раз сразиться, король Франции и его люди отправились по дороге в Корбей, расположенный в 10-и милях на берегу Сены. Они так сильно потрепали бургундцев, превосходивших их числом три к одному, что не было нужды опасаться преследования и Людовик XI мог спокойно двигаться к своей столице, объявив парижанам о своем скором приходе, и о том, что не разочарует их ожидания.

Если Людовик во время этого перехода и поделился своими мыслями с бастардом д'Арманьяком или с кем-то еще из своих спутников, никто, очевидно, не позаботился их записать. Но у короля, видимо, не хватало духу поговорить даже со своим поклонником и другом Жан-Пьером Панигаролой, который ехал где-то позади, затерявшись среди воинов. В ночном воздухе явно витало сожаление об упущенных возможностях. Панигарола писал своему господину:

Дважды я видел, как побежденный враг был вынужден бежать. Если бы граф дю Мэн не предал, вся армия противника наверняка была бы предана мечу или взята в плен.

И, несмотря на дезертирство графа дю Мэн, если бы маршал де Руо прибыл с тремя или четырьмя сотнями человек до захода солнца…

Как ни жестоко было его разочарование, как ни мрачны были его мысли о будущем, Людовик не забыл людей, которые сложили за него голову. Спустя некоторое время Жан-Пьер Панигарола отметил:

О Великом сенешале Нормандии […] король не перестает горевать, и с каждым днем все больше и больше сожалеет о тех, кого он потерял…

Незадолго до полуночи Людовик вошел в Корбей, где его люди смогли наконец отдохнуть.

15. Штаб-квартира в Париже

I

В течение следующего дня в Корбее Людовик узнал, что маршал де Руо и Шарль де Мелён все еще находятся в Париже, и что столица держится. Для человека, который подвел короля, когда он был так необходим, де Руо вел себя очень хорошо. Когда около полудня приказ Людовика прибыл в столицу, Шарль де Мелён и его энергичный помощник Жан Балю, будущий епископ Эврё, быстро провели военный совет с одним или двумя парижскими знатными людьми. Балю пытался убедить де Мелёна немедленно отправиться в Монлери со всеми войсками, которые он мог собрать. Но де Мелен, у которого сдали нервы, заявил, что, наоборот, лучше усилить оборону столицы. Маршал де Руо трусливо ухватился за этот предлог, чтобы ничего не делать. Во второй половине дня стало известно, что бургундские бароны, бежавшие из под Монлери, только что пересекли мост Сен-Клу и направились к Уазе. Даже это наглядное доказательство успеха королевской армии не помогло маршалу принять решение напасть на бургундцев. Однако, быстро собрав 500 человек, он вышел из города и захватил мост Сен-Клу. Все беглецы из под Монлери, шедшие по пятам сеньоров де Эмери и де Инси, были взяты в плен[64].

В четверг 18 июля, около пяти часов дня, король Франции въехал в столицу, где ему был оказан такой теплый прием, на какой он только мог рассчитывать. Бегство бургундцев принесло выкуп или добычу многим горожанам, и теперь парижане знали, какую доблесть проявил их государь в бою, а его воины повторяли: "Человек, спасший в тот день корону Франции, не кто иной, как сам король"[65]. Процессия из духовенства и знатных людей Парижа со свечами и знаменами, вышла из города, чтобы встретить короля. На улицах толпа, собравшаяся на пути короля, кричала: "Ноэль! Ноэль!" В тот вечер Людовик разделил трапезу со своим нерешительным генерал-лейтенантом Шарлем де Мелёном.

И с ним также ужинали несколько сеньоров, дам и горожан. [За столом] он пересказал все свои приключения, случившиеся под Монлери, и при этом сказал и продекламировал много прекрасных и жалостливых слов, которыми все были растроганы. А еще он сказал, что,