Элвис и я / Elvis and Me. История любви Присциллы Пресли и короля рок-н-ролла - Присцилла Пресли Страница 52

* * *

Беременность развивалась, но вечеринки продолжались. Я хотела участвовать во всем вместе с остальными членами команды. На Рождество мы поехали на ранчо кататься на лошадях, играть в снежки и ездить на сенокосе. Элвис садился на переднее сиденье и кричал:

– Как ты, Цилла? Моя детка. Как она там?

Я отвечала:

– Она в порядке. Мне хорошо.

Когда мы собирались кататься на лошадях, он всегда спрашивал:

– Ты уверена, что сможешь? Доктор не говорил, что это запрещено?

– Уверена, – отвечала я. – Я справлюсь.

Я не хотела какого-то особого отношения к себе.

Только на последнем месяце я действительно замедлилась. Вместо того чтобы высиживать два-три фильма за ночь, Элвис отвозил меня домой после одного.

Он перестроил свое расписание, чтобы провести этот последний месяц со мной в Грейсленде. Чтобы убедиться, что мы абсолютно готовы к родам, мы даже устраивали «репетиции» – проверяли, как быстро сможем добраться до баптистской мемориальной больницы. Чем ближе становились роды, тем больше нервничал Элвис.

Первого февраля 1968 года я проснулась и обнаружила, что простыня подо мной насквозь мокрая. Я испугалась и позвонила маме, которая тогда была в Нью-Джерси; она сказала мне немедленно позвонить доктору. Врач в свою очередь сказал выезжать в больницу. Я осторожно разбудила Элвиса и сказала, что настал тот самый день. Элвис сонно спросил, уверена ли я. Когда я сказала, что уверена, он позвонил Вернону и сказал ему всех собрать, потом закричал, обращаясь ко всему первому этажу:

– Она готова! Цилла сейчас поедет рожать!

Не обращая внимания на его лихорадочные действия, я спокойно закрылась в ванной и нанесла свою чернющую тушь и начесала свои чернющие волосы. Позже, уже в больнице, я попросила, чтобы мне в индивидуальном порядке разрешили не снимать двойные накладные ресницы.

На первом этаже, казалось, открылся пандемониум. Как мы и планировали, сначала в город уехала подставная машина, а Ламар и Джо яростно махали руками фанатам – мол, следуйте за ней. Затем выехали мы. Несмотря на репетиции, помчались мы не в ту больницу. Мы сменили больницу, но, разумеется, сидящему за рулем Джерри об этом не сообщили. Чарли Ходж спас ситуацию, убедив Джерри, что это баптистская мемориальная больница, не методистская. К счастью, приехали мы вовремя.

Наша дочь, Лиза Мари, родилась днем, в пять часов одну минуту. Медсестра принесла ее ко мне в палату, и я взяла ее на руки. Я не могла поверить, что она – моя, что я выносила и родила ребенка. Она была такой маленькой, такой прекрасной. Элвис пришел ко мне в палату и поцеловал меня, совершенно счастливый, что у нас родилась нормальная, здоровая малышка. Он безумно полюбил ее с первой же секунды. Он смотрел, как я держу ее на руках, и на его глазах выступали слезы. Он нежно обнял нас обеих.

– Маинькая, – прошептал он; на его языке это означало «маленькая». – У нас родилась маинькая.

– Оня нает, – прошептала я в ответ.

Я спросила, не хочет ли он взять ее на руки. Сначала Элвис пришел в ужас от этой идеи, но потом понемногу стал ее касаться. Он играл с ее ручками, ее ножками. Он пораженно говорил:

– Поверить не могу, что в этом прекрасном ребеночке есть часть меня.

Элвис знал, что я хотела, чтобы нашей малышке достались его темные волосы, и Лиза Мари родилась с копной шелковистых черных волос.

– Она идеальна, – сказал он. – Даже волосы того самого цвета.

Мы еще долго сидели вместе, поглаживая нашего ребенка и друг друга – молодая пара, которая впервые наслаждается прелестями родительства.

В тот день в моей палате был мужчина, которого я любила и которого всегда буду любить. Ему не нужно было стараться быть сильным, решительным, сексуальным, он не боялся показывать тепло и уязвимость. Ему не надо было играть роль Элвиса Пресли, суперзвезды. Он был просто человеком, моим мужем.

34

Пой, папа, пой!

В своем дневнике пятого апреля я сделала следующую запись: «Малышка с каждым днем все прекраснее. Доктор Труман говорит, она совершенно здорова и хорошо развивается. Элвис поехал со мной к педиатру и ждал нас в машине. Еще он отвез меня к акушеру. Он настаивает, чтобы я регулярно проверялась – заботится о нас, как прекрасный отец. Но мне очень одиноко с тех пор, как она родилась. Элвис по-прежнему отдален. Прошло два месяца, а он ни разу ко мне не прикоснулся. Я начинаю волноваться».

На следующий день я написала: «Я спросила Элвиса, в чем дело, потерял ли он желание ко мне. Я увидела, что ему стало неуютно из-за моего вопроса. Он сказал, что просто хочет убедиться, что мой организм снова в норме, потому что он не хочет мне навредить. От этого мне стало немного легче. Мы принесли Лизу в нашу спальню, положили ее на кровать между нами. Она такая чудесная малышка – с трудом верится, что наша».

* * *

Мы с Элвисом понемногу возвращались к привычному ритму жизни. После рождения ребенка мы стали почти все время проводить в Грейсленде и в итоге перевезли туда всех лошадей; Вернон продал почти все фермерское оборудование, а потом и само ранчо.

Элвис радостно принял отцовство, но тот факт, что я стала матерью, вызывал у него тревогу. Тогда я этого не понимала, но позже узнала больше о мужчинах, имеющих очень близкие отношения с матерью. Я вовсе не пропагандист теории Фрейда. Я считаю, что когда мальчик рождается, его первая безусловная любовь – это любовь к матери. Она обнимает его, дарит ему тепло, кормит его своей грудью, дает ему все, в чем он нуждается, чтобы выжить. У этих чувств нет никакой сексуальной коннотации. Но позже, когда его жена становится матерью, эти запертые в глубине сознания воспоминания всплывают, поэтому огонь страсти может потухнуть.

Когда мать Элвиса была жива, они были до странного близки. Элвис даже рассказывал ей о своих любовных похождениях, а по ночам, когда она болела, ложился спать к ней в кровать. Все девушки, насчет которых у него были серьезные намерения, должны были соответствовать требованиям Глэдис. Тогда было то же, что и со мной: Элвис поставил