Две Ольги Чеховы. Две судьбы. Книга 2. Ольга Константиновна - Татьяна Васильевна Бронзова Страница 50

– Мое!

– Да ты настоящий композитор! А я-то засомневалась, выслушав твое «последнее», – смеялась Олечка. – Слушай! Надо этот фокстрот продать. Тебе же нужны деньги?

– Нужны. Очень нужны. Ты можешь это устроить?

– Конечно. Какой-нибудь продюсер уж точно купит у тебя этот фокстрот для следующего фильма! У нас теперь таперы играют во время показа только то, что написано или отобрано для картины. И это большой шаг в киноискусстве.

– Большой шаг будет, когда вы в вашем кино заговорите!

– Не пугай. Я и в звуковом кино, в отличие от многих, смогу показать себя. Мне не страшно.

– Это точно. С детства помню, тебе никогда страшно не было. Помнишь, как ты из окна выпрыгнула назло отцу, когда он ругался на тебя? Вот ужас-то был. Все в страхе бросились на улицу, а ты как ни в чем не бывало лежишь себе на стоге сена, – рассмеялся Лёвушка.

– Ладно тебе, – тоже засмеялась Ольга, вспомнив, как она всех обманула. – А тут имеется какая-нибудь харчевня? Я сегодня утром только чашку чая выпила в поезде.

Лёвушка повел сестру в небольшое бистро на берегу маленького заливчика одной из горных речушек, которых в старом городе было множество. Они уютно устроились за столиком у самой воды. По спокойной в этом месте зеркальной глади плавали три белых лебедя и один черный.

– Ты только посмотри, как красив этот черный, – воскликнула Ольга, когда лебедь слегка приподнял крылья. – Видишь? Видишь? У него снизу белые крылья! Сам черный, а снизу они вдруг белые. Видишь? Совсем белые. Ах, какой красавец!

– Ты тоже красивая, – сказал ей с улыбкой брат. – Может, и в тебе тоже есть что-то потаенное, как в крыльях этого черного лебедя?

– Я думаю, в каждом человеке есть что-то потаенное. А вот красивое оно или нет… У лебедя – красивое…

Лёвушка промолчал, глядя, как величавые птицы медленно поплыли к пожилой паре, которая приманивала их, кидая в чистую гладь воды крошки хлеба.

– Скажи, а ты не скучаешь по Москве? – спросил он сестру.

– Некогда скучать, – ответила Ольга. – Я работаю. И, между прочим, совсем неплохо зарабатываю. Вначале-то, глупая, я заключала со студией договоры на немецкие марки, и потому мне приходилось быстро их тратить. Ты же знаешь, какая у нас страшная девальвация! Но теперь-то я умная. Заключаю договоры только в долларах! Так что если у тебя есть проблемы, ты скажи… Немного могу дать. Я ведь копить начала.

– Я тебе уже сказал. У меня есть деньги. Ты копишь, чтобы родителей принять?

– Прежде всего дочь, ну и, конечно, родителей.

– А между тем отец болен. Очень болен. И, если ты не поторопишься с их приездом, то можешь его вообще больше никогда не увидеть.

– Да я хоть сейчас готова, – заволновалась Оля. – Но как им получить разрешение на выезд? Кто их выпустит из Советской России?

– Вот об этом я и хотел с тобой поговорить, – сказал брат и замолчал, глядя в глаза сестры.

Ольга тоже молчала. Так они молча и смотрели друг на друга с полминуты. Что-то зловещее пробежало между ними за это время. Но вот Лёвушка заговорил, а когда закончил, то день, который так хорошо начинался, стал для его сестры одним из самых страшных в ее еще такой короткой жизни.

– Я бежала из той страны, которую не принимаю, а ты хочешь, чтобы я на нее работала? – с горечью сказала она, стиснув зубы.

– А ты хочешь увидеть свою дочь? Хочешь дать ей возможность вырасти не в той стране, которую ты не принимаешь? Хочешь, чтобы твои сестра и родители переехали сюда? Да и вообще, в конце концов, чтобы все были живы? Ты хочешь этого? Я хочу. Я сделал свой выбор. Ты тоже должна его сделать!

– А разве у меня есть выбор? – взглянула на него сестра и усмехнулась.

– Нет! Ты всё правильно понимаешь. Выбора у тебя нет!

Глава седьмая

Ничего не зная об этом выборе своего любимого племянника, а теперь еще и племянницы, тетя Оля увлеченно играла спектакли, переживала из-за всех неурядиц, что творились внутри труппы и вокруг нее, и как только у актрисы появились три свободных дня, тут же села в поезд и отправилась тоже навестить своего Лёвушку, предварительно дав ему телеграмму и заказав себе номер в лучшей гостинице города, о красоте которого уже была наслышана от Оли. Лёвушка встретил тетю на вокзале.

– Бедный Станиславский, – делилась она с племянником во время завтрака, который заказала на двоих к себе в номер сразу же после приезда. – Он так нервничает. Представляешь, спрашивает меня тут на днях: «Как вы думаете, Ольга Леонардовна, как нас здесь воспринимают? Как представителей режима, который вырезал всю царскую семью?» – «Да вы что, – говорю я ему. – Об этом никто даже не думает. Нас здесь воспринимают только как Художественный театр». – «Нет, – говорит он. – Мне на конференциях задают совсем другие вопросы. Они к искусству не относятся. А что мне делать? Если я что-то скажу хорошее в сторону Запада, у нас на Родине это истолкуют как контрреволюционное заявление, если начну восхвалять Советы здесь, устроят обструкцию».

– И что ты ответила?

– Что я сама не знаю, что надо говорить в таких случаях. Считаю только, что на политические выпады вообще не надо отвечать. Слава богу, меня на эти конференции не зовут. Там только бедный Станиславский и представитель дирекции Бертенсон, которого ты хорошо знаешь, отдуваются. Кстати, Бертенсон влюблен в нашу Оленьку еще с прошлого нашего здесь пребывания. Страдает. А Оля – всё так же ноль внимания.

– Ну и правильно, – ответил Лёвушка. – Наша Оленька не для таких, как он. Уверен, она будет здесь звездой экрана. Год-два, и…

– Не знаю, не знаю. Я ведь так еще ни одного фильма с ней и не видела. И Берлин мне не нравится. Очень уж тут все как-то размеренно. И платят безумно мало. И это говорю тебе я, хотя у меня, как и еще у некоторых актеров типа Качалова и Москвина, самый высокий гонорар. Нет, мне, конечно, хватает на оплату номера и питание, но на все остальное остается очень мало! А теперь представь, какой мизер получает среднее поколение, а о молодежи я уж и совсем не говорю. Все очень недовольны, бунтуют, но между тем находят где-то деньги на выпивку и кутят порой целую ночь в клубах. Станиславский и контора нервничают.

– Какая контора?

– Наша. Так мы называем представителей дирекции. Их четверо: заведующий труппой Подгорный, главный администратор Бертенсон, потом секретарь