Кандинский и я - Нина Николаевна Кандинская Страница 5

философию. Хотя я никогда не слушала лекции по истории искусства, я увлекалась им с ранней юности, любила поэзию и музыку. Ребенком я при каждом удобном случае ходила в музеи и на выставки и считала подарком, если мама брала меня с собой на концерт классической музыки. В живописи меня более всего завораживали краски, но новая реалистическая живопись не слишком меня увлекала — она не соответствовала предпочтениям нашей эпохи. Стоит ли говорить, как я безмерно уважаю гений Рембрандта, Тициана или Тинторетто! А реализм нынешних дней я полностью отрицаю.

Я отчетливо помню впечатление, как молния осветившее мой жизненный путь. Однажды, когда нас отпустили с урока, мы с подругами пошли искать гадалку. К искусству ясновидения меня влекло с детства. Даже если предсказатели не могут поведать о будущем все, в их толкованиях всегда содержится зерно истины. Нам с подругой удалось подкупить помощницу гадалки хорошими чаевыми, и она пропустила нас раньше других посетителей, ожидавших в приемной. Первой разрешили войти моей подруге. Она недолго оставалась в сумрачном, искусственно затемненном помещении и вернулась со слезами на глазах. Я была страшно возбуждена. Неужели и я узнаю только плохое? Когда же я увидела сидевшую передо мной гадалку, на меня снизошло успокоение. Кстати, она была первой женщиной с короткой стрижкой, которую я видела в жизни. Короткие волосы в Москве были чем-то из ряда вон выходящим — все женщины носили косы или пучки.

Сначала гадалка спросила о дате рождения, затем взяла мои руки и вдруг сказала: «Вы представляете интересный случай. Ваша жизнь будет необычной. Скоро вы покинете Россию, — затем, помолчав, продолжила: — Вы выйдете замуж за знаменитого мужчину, чья известность будет расти. Я не могу наверняка сказать, кто он по профессии, но совершенно уверена, что он писатель или художник. Сейчас он живет не в России, а в Северной Европе».

Прорицательница ни в чем не ошиблась: позже я узнала, что Кандинский в то время находился в Стокгольме.

«На жизненном пути вы встретите много значительных и интересных людей, — добавила она. — Я уверена, что к вашему мнению будут прислушиваться. Я знаю, что сейчас у вас мало времени, но сделайте мне одолжение и приходите снова. Денег я с вас не возьму, вы мне интересны как личность».

Однако больше я к ней не пришла. Я боялась, что второй визит меня разочарует. Моей подруге она сказала, что ее жених погибнет на войне, что и случилось позже.

Москвичи толпами устремлялись к этой прорицательнице, чье имя я, к сожалению, забыла. Ее популярность была столь велика, что полиция вынудила ее покинуть город.

Родительский дом был очень гостеприимным. Наши с сестрой друзья могли запросто приходить к нам. Мама даже разрешала нам устраивать небольшие праздники. Однако в нашем воспитании присутствовала и строгость, что, как мне теперь кажется, было очень правильным. Поскольку мой отец умер рано, хорошим воспитанием я обязана исключительно матери. Когда в период Баухауса я жила с Кандинским в Веймаре, мама вышла замуж во второй раз. Она сочеталась браком с Иваном Крыловым, русским генералом, много лет до этого принадлежавшим к кругу наших друзей.

Когда мне было десять, меня спросили, кем я хочу стать, когда вырасту. «Поэтессой», — ответила я. На самом деле, я очень много читала и мечтала научиться писать книги для других людей. «Если бы я была мальчиком, я бы хотела стать послом», — сказала я. «Почему послом?» — «Я хочу путешествовать по миру и знакомиться с разными людьми».

Позже мечта сбылась. Благодаря браку с Кандинским я много ездила по миру, может быть, и не в качестве посла своей страны, но вместе с Кандинским — как посол искусства.

Я страстно любила и до сих пор люблю балет. Мне бы очень хотелось стать балериной, но мама была против. И все же в течение пары месяцев мне удалось тайно брать уроки в одной из самых известных московских балетных школ. Я старалась улизнуть из дома незамеченной, чтобы мама не узнала о моих тайных уроках. Долгое время это, разумеется, продолжаться не могло. Однажды мама меня поймала, и школу пришлось бросить. Позже я рассказала этот эпизод Кандинскому, также большому любителю балета. «Кто знает, может быть, тогда мы бы не познакомились!» — смеясь сказал он.

Ребенком мне не разрешалось заходить на кухню — не то что там находиться. Когда Кандинский на мне женился, моя неопытность в готовке и ведении хозяйства сразу дала о себе знать: «Дочь совсем не умеет готовить. Она определенно не сможет вести хозяйство», — предупредила Кандинского моя мать. Но Кандинский не дал себя запугать. «Этому я Нину научу. Кроме того, я собираюсь нанять домоправительницу», — успокоил он маму.

Первые уроки стряпни преподал мне муж. Ему пришлось начать с азов, ведь я не знала самых элементарных вещей, касающихся ведения хозяйства. Какое именно блюдо мы тогда вместе готовили, я не помню, в любом случае, за год я достигла таких успехов в поварском искусстве, что Кандинский всегда был очень доволен моей стряпней. Во время революции и в последующие годы до нашего отъезда в Германию мне помогала служанка, бравшая на себя самую тяжелую работу в доме.

Во время революции нам приходилось буквально варить кашу из топора. Еды было мало. Официально мы получали скудные пайки. Кандинскому полагался небольшой порцион муки, это были так называемые «академические пайки». С 1919 года я пошла работать в московский Наркомпрос, сначала секретарем Кандинского, который в то время занимался реорганизацией российских музеев в качестве члена Художественной коллегии Народного комиссариата{7}. Позже заведовала канцелярией и была секретарем в отделе материального обеспечения Академии. Там мне тоже был выделен паек с основными продуктами питания, которых на жизнь совершенно не хватало. Поэтому на черном рынке мне приходилось выменивать на еду обувь, пальто или шали, что было еще и небезопасно, поскольку за натуральный обмен полагались большие штрафы. Однажды я обменяла жакет на кусок баранины. Уверенная, что совершила выгодный гешефт, я понеслась домой, чтобы торжественно предъявить служанке свою добычу, которая должна была скрасить наши скудные трапезы. Обследовав кусок мяса, та в ужасе воскликнула: «Милостивая госпожа, в бумагу завернуто собачье мясо!»

Этот эпизод относится к моему дебюту на кухне и к тому же свидетельствует о том, в каких катастрофических условиях мы жили в послереволюционной Москве.

Происхождение Кандинского

Кандинскому было пятьдесят лет, когда мы познакомились в Москве, и пятьдесят один, когда поженились.

Если заходит разговор о происхождении Кандинского, его