Лазарь Каганович. Узник страха - Валерий Викторович Выжутович Страница 49

В академии Хрущев познакомился с одной из ее слушательниц – Надеждой Аллилуевой, женой Сталина Это знакомство он потом назовет счастливым лотерейным билетом. Уильям Таубман, однако, считает, что Хрущев занимал слишком низкое положение в партийной иерархии, чтобы пользоваться покровительством Сталина, и что на этом этапе на его карьеру оказал влияние Каганович.

В 1930 году по инициативе Кагановича Хрущев был избран секретарем парткома и в этом качестве провел в академии чистку. Сам он академию так и не закончил. Но это не помешало ему продвигаться по партийной лестнице. При поддержке Кагановича он стал партийным лидером Бауманского района, где располагалась академия, а затем занял ту же должность в Краснопресненском – самом большом и важном районе столицы. В то время Каганович уже стоял во главе Московского горкома (совмещая с должностью секретаря ЦК), и ему там понадобился второй секретарь. Он решил посоветоваться со Сталиным. Рассказал, какой хороший работник Хрущев, но о его троцкистских «шатаниях» в 1923–1924 годах, конечно, не умолчал. Сталин спросил:

– А он изжил эти ошибки?

Каганович ответил:

– Не только изжил, но и активно борется с троцкизмом.

– Ну тогда, – сказал Сталин, – надо выдвигать, тем более что он работник хороший.

«Помню, когда я потом обедал у него дома, – рассказывает Каганович, – Сталин спросил жену (она тогда тоже училась в Промакадемии): „Надя, это тот Хрущев из Промакадемии, о котором ты мне говорила как о хорошем работнике?“ – „Да, – ответила она. – Он хороший работник“».

Потом Хрущева вызвали на заседание Секретариата ЦК, и Сталин сказал:

– Что касается вашего греха в прошлом, то вы о нем сообщите при выборах на конференции, а товарищ Каганович скажет, что ЦК это знает и доверяет товарищу Хрущеву.

По словам Кагановича, в Москве Хрущев показал себя хорошо и оправдал доверие. После Москвы был направлен на Украину, где работал первым секретарем ЦК КП(б)У и председателем Совнаркома.

«Меня спрашивают сейчас, не жалею ли я, что ввел Хрущева? Я отвечаю: нет, не жалею, он на моих глазах рос с 1925 года и вырос в крупного руководящего деятеля в краевом и областном масштабе. Он принес пользу нашему государству и партии, наряду с ошибками и недостатками, от которых никто не свободен. Однако „вышка“ – первый секретарь ЦК ВКП(б) – оказалась для него слишком высокой. (Здесь я не был инициатором его выдвижения, хотя и голосовал „за“.) Есть люди, у которых на большой высоте голова кружится. Хрущев и оказался таким человеком. Оказавшись на самой большой вышке, у него голова закружилась, и он начал куролесить, что оказалось опасным и для него, и особенно для партии и государства, тем более что стойкости и культурно-теоретической подкованности у него явно недоставало. Скромность и самообразование, ранее свойственные ему, отошли в сторону – субъективизм, всезнайство и „эврика“ овладели его поведением, а это до добра не доводит. Это и многое другое и привело Хрущева к падению с высокой вышки», – итожит Каганович свои воспоминания о Хрущеве.

Письмо В.М. Молотова Л.М. Кагановичу о кандидатуре «по агитпропу» в Донбасс и с просьбой «придумать» работу Н.И. Подвойскому 1920-е [РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 255. Л. 57. Подлинник. Автограф В.М. Молотова]

Письмо Л.М. Кагановича В.М. Молотову по вопросам КП(б)У 1928 [РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 120. Л. 83. Подлинник. Автограф Л.М. Кагановича]

«Шахтинское дело»

9 февраля 1928 года заместитель председателя ОГПУ Г.Г. Ягода доложил председателю Совнаркома А.И. Рыкову о раскрытии мощной контрреволюционной организации, орудовавшей в течение ряда лет в Шахтинском районе Донбасса. В докладе фигурировали фамилии немецких специалистов: Майер, Отто, Вегнер, Геслер, Вадштибер. 2 марта информация была доведена до Сталина и Молотова. Те сразу же обратились с запиской к членам Политбюро. «Дело может принять интереснейший оборот, если организовать соответствующее судебное разбирательство к моменту выборов в Германии», – писали Сталин и Молотов. В тот же день была создана комиссия в составе А.И. Рыкова, Г.К. Орджоникидзе, И.В. Сталина, В.М. Молотова и В.В. Куйбышева. Перед ней поставили цель – показать связь «вредителей» с иностранным капиталом. Так началось «Шахтинское дело» – первый крупный политический процесс в СССР против «вредителей».

ИЗ ПРОТОКОЛА ЗАСЕДАНИЯ ПОЛИТБЮРО ЦК ВКП(б)

5 марта 1928 г.

Строго секретно

п. 18. Предложение тт. Молотова и Сталина (Пр. от 02.03.28 г., пр. № 14, п. 12).

1) Замешанных немцев арестовать <…>

2) Англичан не трогать без согласия комиссии, арестованного англичанина допросить и освободить, вести усиленную слежку над представительством Гиккерса и т. д. в СССР.

3) Опубликовать заявление прокурора СССР в субботу, поручив тов. Рыкову выступить об этом деле на заседании Моссовета в пятницу.

4) Поручить комиссии в составе тт. Рыкова, Орджоникидзе, Томского, Сталина (с заменой Молотовым), Куйбышева, Менжинского (с заменой Ягодой) и Янсона руководство ОГПУ и судебными органами в связи с «Шахтинским делом» и выработку практических мероприятий по улучшению нашей практической работы по линиям партийной, профсоюзной, весеэнховской, рабкриновской и гепеусовской.

5) Раздать документ с введением от ЦК всем членам ЦК и ЦКК, наркомам, главным хозработникам-коммунистам, лучшим элементам из вузовцев-коммунистов.

Секретарь ЦК

Помета: «тт. Рыкову, Орджоникидзе, Томскому, Сталину, Молотову, Куйбышеву, Менжинскому, Янсону».

За арестами в Шахтах последовали аресты специалистов в тресте «Донуголь». Всего было арестовано несколько десятков человек, часть из которых сразу же была осуждена по статье 108 Уголовного кодекса («Небрежное и халатное отношение к своим обязанностям»). Собирать доказательства по такой статье было довольно хлопотно, и чекисты расширили состав преступления. Теперь главные фигуранты дела – техник Венедикт Беленко и заведующий шахтой Николай Гавришенко – обвинялись еще в саботаже, невыдаче зарплаты и игнорировании правил техники безопасности.

«Шахтинское дело» получило всесоюзный резонанс. Судебные заседания, проходили в Колонном зале Дома союзов. Они начались 18 мая 1928 года и продолжались сорок один день. Председательствовал в суде ректор Московского государственного университета Андрей Вышинский (будущий прокурор СССР). Сторону обвинения представляли нарком юстиции РСФСР Николай Крыленко, на которого Политбюро возложило обязанности главного обвинителя, и прокурор Григорий Рогинский. Итоговые обвинения, за отсутствием улик, строились на компрометирующих показаниях и самооговорах. На суде присутствовало несколько сотен журналистов и многочисленные зрители. Двадцать три из пятидесяти трех обвиняемых отказались признать себя виновными, десять признали свою вину лишь частично. В 2000 году Генеральной прокуратурой РФ все осужденные