Дневник братьев Гонкур - Жюль Гонкур Страница 49

2 января, воскресенье. Все эти дни я счастлив, как ребенок, которого слегка опоили. Не чувствую своего тела; даже мой мозг, кажется, пришел в газообразное состояние. Я весь уношусь в мир «Актрисы Фостен», и это меня радует, доказывая, что воображение еще работает.

Удивительно, как деспотически захватывает мою мысль недоконченная глава: я должен написать ее сейчас же или она никогда мне не удастся!

1 марта, вторник. Сегодня утром я зачем-то зашел на кухню и услышал, как девочка (дочь Пелажи) говорила железнодорожному сторожу, подавая ему в окно чашку кофе:

– У нас сегодня Масленица?

– Да, да, – отвечал он, – моя мамаша (у него больная старушка мать) как проснулась утром, спросила: «Что же мы будем есть вечером? Сегодня праздник». – «Будем есть луковый суп, как всегда, а потом жареную картошку». – «Жареную картошку! – сказала мать. – В прежние годы мы ели гораздо лучше. Отец твой зарабатывал меньше твоего, а при нем мы на Масленице обедали недурно». – «Да ведь то было в Бретани, мамаша, и ты была здорова. Вспомни-ка, недавно еще в аптеке пришлось заплатить 50 су за твое лекарство!»

Я пошел наверх взять пять франков, чтобы добрая старушка повеселее справила масленицу, но подумав, что если дать сыну эти пять франков, то он их наверно сбережет для чего-нибудь более полезного, я велел купить им вина и провизии.

6 апреля, среда. Читаю начало «Актрисы Фостен» супругам Доде, Золя, Шарпантье и двум молодым писателям из «Медана»[116]. Я удивлен! Главы, составленные по горячим следам, по документам, полным жизненной правды, как будто не производят впечатления. Напротив, те главы, которыми я сам скорее пренебрегаю, главы, где царствует чистый вымысел, захватывают мою немногочисленную публику. Золя и вовсе принимает грека Атанасиадиса за лицо, срисованное с натуры.

12 апреля, вторник. Сегодня я писал для моего романа письмо Бланшерона перед самоубийством: писал его, плача как дитя. Будет ли оно воздействовать на нервы читателя, как подействовало на мои?

11 июня, суббота. Эти субботние обеды у Ниттиса действительно прелестны.

При входе вы видите самого Джузеппе через полуоткрытую дверь прихожей. Он говорит вам, вкусно щелкая языком, протягивая руку, но не смея схватить вашу: «Я готовлю блюдо!»

Вот он опять в столовой, перемешивает макароны в огромном блюде или добавляет что-то в рыбный суп. Все садятся за стол, и является какое-то вдохновение, плод взаимной симпатии и понимания друг друга с полуслова. Веселье выливается в безобидное дурачество, шалости, сумасбродные выходки, вольные, но изящные остроты. В доме царит благодушие.

Перехоим в мастерскую. Глаз любуется японскими украшениями на стенах, и с сигаретами в зубах вы слушаете хорошую музыку, какую-нибудь из сонат Бетховена, волнующую всё, что есть духовного внутри вашего существа.

15 июля, среда. Иду рассматривать уборные актрис в «Комеди Франсез» – для описания уборной Фостен. Эти уборные – любопытное проявление новейшего вкуса рококо и живописности в меблировке, и верно уж мало похожи на уборную Мадемуазель Марс[117].

Вот уборная мисс Ллойд[118] похожая на будуар кокотки: камин с золоченой решеткой и на нем терракотовая статуэтка, потолок с порхающими амурами, китайские тарелки на стенах, рядом другая небольшая уборная с зеркальным потолком и стенами.

Вот уборная крошки Самари, где вы сразу чувствуете себя как в мастерской у богемного художника[119]: весь потолок из японских вееров, прикрепленных к белой раме; по стенам графические рисунки; неряшливый, заваленный всякой всячиной туалетный столик.

Уборная Мадлен Броан своим старомодным изяществом, своей ситцевой обивкой, фотографиями в рамках напоминает скромную комнатку буржуазной женщины 1840-х.

У Круазетт[120] бросается в глаза сдержанная роскошь: богатая мебель, золоченая бронза, шелковая обивка и драпировки необычных оттенков, только что введенных в моду знаменитыми драпировщиками.

21 августа, воскресенье. Иногда бросая перо, – а сейчас я бросил его, кончив одну главу, где старался передать разбитость всего моего существа после смерти брата, – я позволяю себе воскликнуть: «Не бойся, милый, я всё еще тут! И вдвоем нам удалось подорвать столько всего устаревшего – да еще во времена, когда для этого нужна была храбрость, – что придет в ХХ веке день, когда кто-нибудь да скажет: „Ведь всё это сделали они!“»

14 сентября, среда. Вот уже три недели, как я работаю с десяти утра до десяти вечера, выходя из моего кабинета только для того, чтобы поесть, и отдыхая один вечер в неделю, по субботам. Но я разбит, как старая кляча; чувствую, что мысль моя не выносит больше «Фостен», что она избегает уже моей книжки.

28 октября, пятница. Сегодня на улице Сен-Жорж глаза мои встретили вверху, в самой глубине площади, объявление громадных размеров: на нем огромными буквами написано «Актриса Фостен». Объявление обращено в сторону дома, где мы с братом провели столько лет в безвестности, без шума, без славы.

Знает ли кто-нибудь, откуда я взял сюжет первой сцены «Актрисы Фостен»? В 1851 году, когда мы жили несколько недель в Сент-Адресс, госпожа Дюбюиссон, чахоточная актриса, в которую был влюблен еще один гость дома, Асселен, заигрывая с моим братом, сказала, что он не посмеет забраться к ней в комнату, а он полез по решетке и в одну секунду был у нее. Тогда Асселен побледнел, взял меня под руку и, сказав: «Вам не хочется еще спать, пройдемся», увлек меня снова к морю, на то место, где мы все только что провели вечер, и начал говорить мне, нет, кричать среди тишины и сумрака дивной ночи о своей любви к этой женщине. Именно этот великолепный взрыв страсти я и попытался передать в «Актрисе Фостен».

Да, эта книга полна таких воспоминаний!

31 октября, понедельник. Афиши всех цветов и всех размеров покрывают стены Парижа, и везде красуется колоссальными буквами «Фостен»! На железной дороге – раскрашенное объявление не менее сорока метров длины и почти трех метров ширины. Нынешний номер «Ле Вольтера» вышел в 120 тысячах экземпляров, которые раздавались прохожим. Сегодня же на бульваре роздана хромолитография, изображающая сцену из романа, роздана в количестве 10 тысяч экземпляров, и раздача будет продолжаться всю неделю.

2 ноября, среда. Какое-то особенное состояние, когда не знаешь, что ешь, когда вдруг замечаешь себя говорящим вслух, когда ощущаешь в голове и пустоту, и рой сумбурных мыслей, а вместе с тем и какое-то смутное счастье в груди, и слабость в ногах. И это растворение в счастье жизни смешано с нервным беспокойством, которое толкает вас вон