Наша жизнь с господином Гурджиевым - Фома де Гартман Страница 49

«похлёбку бедняка» с курдючным жиром. У овец от природы очень большой курдюк, где собирается жир. Иногда хорошо откормленные овцы отращивают такие тяжёлые курдюки, что их нужно поддерживать на маленькой тележке, которая везде следует за овцой. Курдюк стоил не дороже двадцати пяти пиастров. Овощи на рынке были очень дешёвыми. Огнеупорный котелок наполнялся рубленным жиром, смешанным с баклажанами, капустой, зелёной фасолью и луком, заливался водой до краёв. Потом относился в булочную, там за пару пиастров ставился в печь, и к полудню для нас всех был готов великолепный обед.

На второй день г-н Гурджиев пригласил нас на ужин туда, где он остановился, сказав нам принести несколько овечьих голов, стоявших совсем дёшево. Они были уже поджарены в печи и разрублены на куски. И мозг, и всё остальное было готово для еды. Г-ну Гурджиеву очень нравились овечьи головы. Ещё он послал за жалондковым супом, со специфическим вкусом, но необычно питательным. И у него была дузика, крепкая греческая водка с анисовым вкусом, которую он разбавлял водой. Всё вместе было праздником!

И у нас было что праздновать. В это самое утро мы узнали, что г-н и г-жа Успенские живут на острове Принкипо, рядом с городом. С ними была Леночка и её сын Лёня. Они смогли пережить все тяготы большевистской оккупации Ессентуков, во время которой к тому же разразилась эпидемия тифа. Когда Белая армия отвоевала Ессентуки, Успенский, благодаря своему блестящему знанию английского, получил работу в Екатеринодаре, откуда была возможность выехать за границу. Поэтому когда белые покидали Екатеринодар, он с семьёй смог благополучно отплыть в Константинополь. Город был полон русских. После разгрома генерала Колчака генерал Врангель эвакуировал остатки Белой русской армии из Крыма в Константинополь.

Успенский смог снова свободно переписываться с его английскими друзьями. В самом городе он ежедневно ходил в русскую «Ассоциацию молодых христиан», называвшуюся «Маяк». Там он организовывал лекции, посвященные духовному развитию человека, собиравшие много людей. Г-н Успенский, фактически, подготовил группу учеников, которую он теперь рекомендовал г-ну Гурджиеву для его Института, но открытие Института состоялось только осенью. Тем временем г-н Гурджиев лечил психически больных людей, которые в больницах были признаны безнадёжными.

Снова началась работа над «Борьбой магов», и я очень живо помню вечер, когда г-н Гурджиев диктовал песню дервишей для первого акта; Успенский описал это в своей книге «В поисках чудесного».

Через три или четыре дня нас ждал очередной сюрприз. Мы узнали, что старшая сестра моей жены Нина и её семья – здесь, в Константинополе. Им удалось выехать из России. У нас не было о них новостей с тех пор, как мы уехали из Санкт-Петербурга два года назад.

Я познакомился с главой «Маяка», очень милым американцем, и его русским помощником. Они предложили мне давать ежедневные лекции по музыке за пять лир. Вскоре начались концерты, в которых пела моя жена, и это также приносило нам доход; жизнь снова стала стабильной.

В «Маяке» я позже встретил одного из режиссёров Мариинского театра. Поскольку моя жена знала ведущую партию сопрано из «Травиаты», Виолетты, мы обдумывали постановку оперы. В то время в Константинополе было много музыкантов, бежавших из Санкт-Петербурга, но не было оркестровок, поэтому оперу нужно было играть в переложении для фортепиано и практически наизусть. Я играл на фортепиано и дирижировал одновременно. Незадолго до этого «Маяк» получил некоторое количество тёмно-зелёной ткани на одежду для бедных. До того как её порезали, мы использовали её как занавес для сцены. Костюмы были современные; перед войной в Италии, во время фестиваля столетия Верди, мы смотрели «Травиату», поставленную таким образом Тосканини.

В последний день все билеты были проданы. Однако у моей жены поднялась высокая температура, и все переживали по поводу постановки. На генеральной репетиции, когда «отец», баритон, вошёл и увидел её в белом вечернем платье, он остолбенел, думая, что вместо неё вышла другая певица. Он никогда ранее не видел мою жену в чём-либо, кроме её повседневного рабочего платья. К счастью, её голос выдержал, и всё прошло без заминок, включая игру импровизированного оркестра под моим руководством. Половина доходов кассы пошла в «Ассоциацию молодых христиан», а половина – музыкантам. Наша доля за представление составила 300 лир. Мы были в восторге!

На следующий день г-н Гурджиев посоветовал нам пустить эти деньги на переезд в Принкипо, потому что моя жена была не совсем здорова, и ей нужны были солнце и отдых. Пансионом там была резиденция бывшего паши, и в нашей комнате, хоть и небольшой, были фортепиано, кровать и кухонные принадлежности. Вскоре туда также приехал жить г-н Гурджиев.

Мы довели постановку «Травиаты» с нуля до уровня, позволявшего мне иметь хороший оркестр из шестидесяти музыкантов, с которыми я стал давать концерты каждые две недели. Поскольку турецкие женщины не могли посещать публичные мероприятия, мы давали для них специальные представления. Мой репертуар состоял из произведений лучших русских и французских композиторов, а также из работ Бетховена и Вагнера. Все столь нужные оркестровые партитуры и партии мне очень повезло найти на чердаке французского консульства.

Через некоторое время к нам обратились два французских генерала. Они пригласили меня и мой оркестр дать концерт французской музыки в День Перемирия. Моя жена должна была быть солисткой. Конечно же, мы согласились, но отказались от любого вознаграждения для себя ввиду причины этого события. После концерта нам любезно послали подарки: зеркало в серебряной рамке для моей жены, а мне вазу для цветов.

Г-н Гурджиев начал планировать открытие Института, поскольку из Тифлиса вслед за ним приехала мадам де Зальцман с Лили и другими её ученицами. Вскоре был найден дом. На первом этаже был большой зал со скамьями; на втором – жилые комнаты для г-на Гурджиева; а на третьем – комнаты для некоторых учеников, включая де Зальцманов и их дочь.

Мы взяли напрокат отличный рояль. Успенский привел учеников-мужчин; высоких молодых людей, которые с большим энтузиазмом приходили каждый вечер на гимнастику. Я видел, что здесь, как и в Ессентуках, наша работа всегда заключалась в усилении внимания.

Г-н Гурджиев продолжил давать упражнения, показанные в Тифлисе, но в то же время добавил и другие. Я опишу начало одного из них. Сначала он показывал движения ступнёй и ногой, очень схематично. Потом шаги и повороты. Нам нужно было их выучить. Потом движения руками и головой. Их также надо было выучить. Потом он скомбинировал их с движениями ногами. Я наблюдал всё это, сидя за роялем. Сначала казалось, что всё это разворачивается