Илья Фаликов - Евтушенко: Love story Страница 48

Пароль? Евтушенко. Единственная зацепка в пропасти немоты.

В письме Дмитрию Сухареву (сентябрь 2009-го) Екатерина Горбовская этот случай описывает несколько иначе:

Одно время здесь, в Англии, я занималась телефонными переводами. Это такая синекура, когда ты сидишь дома, а тебе идут звонки — со всего мира, самые непредсказуемые: от спасения тонущих в море кораблей до «ваша жена не проснулась после наркоза, мы очень сожалеем». Звонки идут сплошным потоком. Одновременно на линии сидят сотни русских переводчиков. Шанс прямого попадания — один на не знаю сколько тысяч. Но на то оно и прямое попадание, чтобы иногда срабатывать.

Снимаю трубку, на линии Нью-Йоркский госпиталь: у нас русскоговорящий пациент, нам нужно задать ему несколько вопросов. Начали с дежурных вопросов:

— Ваше имя?

— Александр.

— Фамилия?

— Межиров…

Я теряю дар речи — как русской, так и английской.

— Простите, — говорю. — Вы Александр ПЕТРОВИЧ Межиров?

— Да, да, — говорит, — Александр Петрович…

Ощущение нереальности происходящего. Вместо того чтобы переводить вопрос «Ваше вероисповедание?», спрашиваю:

— Вы тот А. П. Межиров, который «Артиллерия бьет по своим?»

— Да, да, это я…

А потом, по ходу разговора: «Вот чего они меня все бросили? Хорошо бы, если бы Женя Евтушенко ко мне заехал, а то ведь он и не знает, что я здесь…»

Естественно, что через секунду после этого разговора я уже набирала номер Е. А. Е….

О своем истолковании этого эпизода Е. Горбовская сообщает и автору данной книги:

Александр Петрович НЕ ПОТЕРЯЛСЯ в городе, а был госпитализирован для прохождения курса лечения, будучи в полной памяти и трезвом уме — я понятия не имею, откуда ЕАЕ взял мысль о том, что Межиров «потерялся» — видимо, это лучше вписывалось в сюжет.

Евтушенко — ученик Межирова и в области мифотворчества тоже. Однако госпитализация «для прохождение курса лечения» явно не срастается с телефонно-международным опознанием «брошенного» пациента: зачем его искать на другом конце света, если он благополучно зарегистрирован в больнице и совершенно здравомыслящ и если персоналу известно, что он «русскоговорящий»? Во всей Америке не нашлось переводчика? Почему его «все бросили»? Ясно одно: ему нужен Евтушенко. Остальное действительно похоже на бред, да и семья Межирова — в частности его дочь Зоя — не отрицает евтушенковского сюжета.

Уместно к этому добавить и отрывок из письма Зои Межировой автору:

Женя в Портлэнд неоднократно приезжал и много раз встречался там с Межировым, они как всегда плотно общались, как и в Нью-Йорке, — Евтушенко часто приходил к маме и отцу в гости, когда там бывал, а уже в 2006-м — за несколько дней\ — героическими усилиями в их манхэттенской квартире составил избранное Межирова, из той бездны рукописей, которые в квартире были. Но и Межиров когда-то составил его избранное и написал предисловие. Так что обоюдно, взаимно.

Межиров когда-то написал:

Ах, можно быть поэтомНе зная языка,Но говорить об этомЕще нельзя пока.

Это сказано в плоскости вавилонского столпотворения по поводу Останкинской башни.

Полжизни положив на полемику с плеядой поколения, «лишенного величины», то есть с Евтушенко, Межиров снабжал его своим опытом и через обратную связь одалживался вплоть до формул типа «комсомольский вождь».

Бывал и прямой спор.

Евтушенко:

Поэзия —                не мирная молельня.Поэзия —                жестокая война.В ней есть свои, обманные маневры.Война —              она войною быть должна.

Война — межировский конек, его тема и жребий. Он отвечает со знанием дела:

Согласен,                  что поэзия должнаОружьем быть. И всякое такое.Согласен,               что поэзия —                                          война,А не обитель мирного покоя.Согласен,                  что поэзия не скит,Не лягушачья заводь, не болотце…Но за существование боротьсяСовсем иным оружьем надлежит.

Как бы отвлекшись от оппонента, он обращается непосредственно к поэзии:

Спасибо,             что возможности дала,Блуждая в элегическом тумане,Не впутываться в грязные делаИ не бороться за существованье.

Такая позиция, что и говорить, этически предпочтительней. Но ведь и она — сплошь риторика.

По ходу соперничества с учеником Межиров воздавал ему должное:

Как все должно было совпасть — голос, рост, артистизм для огромных аудиторий, маниакальные приступы трудоспособности, умение расчетливо, а иногда и храбро рисковать. Врожденная житейская мудрость, простодушие, нечто вроде апостольской болезни и, конечно же, незаурядный, очень сильный талант. <…> Наибольшую известность получили, полагаю, никак не лучшие стихи поэта. «Бабий Яр» написан грубо, громко, элементарно. В «Наследниках Сталина» есть поэтическое вдохновенье, но есть, как бы это сказать, какое-то преувеличенное чувство социальной справедливости, достигнутой не без помощи заднего ума. <…> В конце пятидесятых Е. Евтушенко создал целый ряд упоительных, редкостно оживленных, навсегда драгоценных стихотворений (например, «На велосипеде», «Окно выходит в белые деревья…», «Я у рудничной чайной…», «К добру ты или худу…», «Я шатаюсь в толкучке столичной…», «Свадьбы», «Не разглядывать в лупу…»). Позже произошло нечто вроде разветвления, и ветвь от раннего периода протянулась в более поздние годы. Ветвь эта не то чтобы засыхала, но плодов на ней было меньше, чем на других, что естественно, так как «лирический период короток» (кажется, это слова Ахматовой). <…> В действительности Е. Евтушенко прежде всего лирик, подлинный лирик по преимуществу, а может быть, всецелый. Не ритор, не публицист, а именно лирик, что не помешало бы ему, будь он Некрасовым, сказать:

Зачем меня на части рвете,Клеймите именем раба?Я от костей твоих и плоти,Остервенелая толпа.

За 15 лет до смерти Межирова, случившейся в 2009 году, Евтушенко создает громоздкое, по лобовой прямоте напоминающее оды-инвективы шестидесятых годов, почти языком газетной прозы, пронзительное стихотворение:

Автор стихотворения «Коммунисты, вперед!»                        расплатился за детство с оладушками и ладушками —примерзала буханка к буханке                                                   в раздрызганном кузове на ходу,когда хлеб Ленинграду                                   возил посиневший от стужи солдатик                                                                                            по ладожскому,не ломавшемуся                           от сострадания                                                        льду.Автор стихотворения «Коммунисты, вперед!»                                                не учил меня быть коммунистом —он учил меня Блоку и женщинам,                                                      картам, бильярду, бегам.Он учил не трясти                              пустозвонным стихом, как монистом,но ценил, как Глазков,                                   звон стаканов по сталинским кабакам.Так случилось когда-то,                                        что он уродился евреемв нашей издавна нежной к евреям стране.Не один черносотенец будущий                                                     был им неосторожно лелеем,как в пеленках,                           в страницах,                                            где были погромы в набросках, вчерне.И когда с ним случилось несчастье,                                                         которое может случитьсяс каждым, кто за рулем                                       (упаси нас, Господь!),то московская чернь —                                       многомордая алчущая волчицаистерзала клыками                                   пробитую пулями Гитлера плоть.Няня Дуня — Россия,                                   твой мальчик,                                                      седой фантазер невезучий,подцепляет пластмассовой вилкой в Нью-Йорке                                                                               «fast food».Он в блокаде опять.                                      Он английский никак не изучит,и во сне его снова                                  фашистские танки ползут.Неподдельные люди                                  погибали в боях за поддельные истины.Оказалось, что смертно бессмертие ваше,                                                                        Владимир Ильич.Коммунисты-начальники                                        стали начальниками-антикоммунистами,а просто коммунисты подыхают                                                        в Рязани или на Брайтон-бич.Что же делаешь ты,                                 мать-и-мачеха Родина,                                                                с нами со всеми?От словесной войны                                   только шаг до гражданской войны.«Россияне»                        сегодня звучит как «рассеяние».Мы —              осколки разломанной нами самими страны.Автор стихотворения «Коммунисты, вперед!»,                                                                         мой бесценный учитель,раскрывает —                         простите за рифму плохую —                                                                    английский самоучитель.Он «Green card» получил,                                           да вот адреса нет,                                                                        и за письмами ходит на почту.Лечит в Бронксе                               на ладожском льду перемерзшую почку.А вы знаете —                           он никогда не умрет,автор стихотворения «Коммунисты, вперед!».Умирает политика.                              Не умирают поэзия, проза.Вот что, а не политику,                                    мы называем «Россия», «народ».В переулок Лебяжий                                         вернется когда-нибудь в бронзе из Бронксаавтор стихотворения «Коммунисты, вперед!».

ЛИСТ ВТОРОЙ