Серго Орджоникидзе. Командарм советской промышленности - Илья Сергеевич Ратьковский Страница 47

Г. К. Орджоникидзе читает газету в перерыве совещания в Кремле

1926–1930

[РГАСПИ. Ф. 85. Оп. 32. Д. 44]

Участвовал он и в открытии новых предприятий. Так, протокол Политбюро от 8 июня признал необходимым поездку Орджоникидзе в Закавказье[516], что было связано со строительством Земо-Авчальской электростанции. Однако поездка состоялась не сразу. Только 23 июня Политбюро одобрило просьбу ЦК КП Грузии и СНК Грузии о посылке представителей от ЦК ВКП(б) и правительства на открытие Земо-Авчальской электростанции. Было решено командировать Калинина и Орджоникидзе представителями ЦК и правительства[517]. На торжественном митинге, посвященном открытию электростанции, Орджоникидзе сказал: «Настают хорошие времена, мы не поспеваем бывать в гостях у строителей на открытии новых электростанций, а ведь это замечательные события. Строители первыми начинают генеральную борьбу за нашу пятилетку»[518]. Отметим, что удачный опыт создания на заводе «Электросила» в 1927 году крупных генераторов для Волховской и Земо-Авчальской электростанций открыл возможности для изготовления позже, в 1931 году, сверхмощных гидрогенераторов для Днепровской ГЭС[519] уже под непосредственным общим руководством Орджоникидзе.

В июне и большую часть июля в Москве не было Сталина, который отдыхал, согласно графику отпусков, с 1 июня до 1 августа[520]. 2 июня Политбюро утвердило замену Сталина по работе в Коминтерне на период отпуска Молотовым[521], от которого он получал в первую очередь информацию о московских событиях. Многое происходившее в Москве во время его отсутствия Сталину не нравилось. «Сталин добивался немедленного исключения Л. Д. Троцкого и Г. Е. Зиновьева из ЦК. 10 июня 1927 г. В. М. Молотов сообщил Сталину, находившемуся в отпуске на юге, следующее: „Обсуждали о Тр[оцком] и Зин[овьеве]. С мест Чубарь и Михайлов высказались против вывода Тр[оцкого] и Зин[овьева] из ЦК до съезда. Каган[ович] + Котов + Киров + Чудов за вывод. В итоге голоса разделились поровну (голосовали 7–7)“. Орджоникидзе, А. И. Рыков, М. И. Калинин и некоторые другие члены „руководящего коллектива“ выступали против немедленного исключения Троцкого и Зиновьева из ЦК, считая достаточным не избрать их в состав ЦК на ближайшем съезде»[522].

23 июня в письме Молотову Сталин возмущался: «Просмотрел (очень бегло) „стенограмму заседания ЦКК“ по делу Зиновьева и Троцкого. Получается впечатление сплошного конфуза для ЦКК. Допрашивали и обвиняли не члены ЦКК, а Зиновьев и Троцкий. Странно, что попрятались некоторые члены ЦКК. А где Серго? Куда и почему он спрятался? Позор! Решительно протестую против того, что комиссия по обвинению Тр. и Зин. превратилась в трибуну по обвинению ЦК и КИ с заострением „дела“ против Сталина, которого нет в Москве и на которого можно ввиду этого вешать всех собак…»[523] 24 июня Сталин получил новое письмо от Молотова и в ответном послании написал: «Что касается святой тройки (Р. + Ор. + В.), то о сем пока умолчу, т. к. поводов для разговора о ней будет еще немало. Ор. „хороший парень“, но политик он липовый. Он всегда был „простоватым“ политиком. В. должно быть просто „не в духе“. Что же касается Р., то он „комбинирует“, полагая, что в этом именно и состоит „настоящая политика“»[524]. Под «Ор.» Сталин имел в виду Орджоникидзе, «В.» — это Ворошилов, а «Р.» — Рыков. Сталина обоснованно беспокоили терпимость указанных деятелей к Троцкому и Зиновьеву и возможность компромисса за его спиной. Этому критическому отношению Сталина к московским событиям способствовал Молотов, продолжавший бомбить письмами Сталина о недопустимом поведении Орджоникидзе и Ворошилова, а также Рыкова и Рудзутака (уже по китайскому вопросу), который был подотчетен Молотову. Соответствующее письмо Молотов отправил Сталину 4 июля[525]. Действительно, Орджоникидзе хоть и выборочно, в силу проблем со здоровьем, но присутствовал на летних заседаниях Политбюро. Примерно также обстояло дело с Ворошиловым. Очевидна была их совместная критика Молотова и компромиссная позиция в вопросе отношения к бывшим лидерам партии, а ныне оппозиционерам.

Подобная июньская политическая позиция Орджоникидзе и Ворошилова не могла удовлетворить Сталина. Несмотря на еще сказывающиеся последствия болезни, он выезжает в Москву и уже 27 июля принимает участие в заседании Политбюро. На нем среди прочего было принято следующее решение: «Назначить комиссию в составе тт. Сталина, Молотова, Рыкова, Бухарина, Томского и Орджоникидзе для предварительного просмотра проектов тезисов докладчиков»[526]. Очевидно, что потребовалось откорректировать доклады в сторону ужесточения к лидерам оппозиции. Прежняя компромиссная позиция Орджоникидзе и Ворошилова по отношению к Троцкому и Зиновьеву с подачи Сталина была признана ошибочной.

29 июля — 9 августа Орджоникидзе участвует в работе объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б), где выступает с докладом РКИ о рационализации государственного и хозяйственного аппарата и о режиме экономии, а также с докладом о нарушении партийной дисциплины Зиновьевым и Троцким. Очевидно, что за указанный период Серго под влиянием Сталина отчасти отказался от прежних взглядов. Именно отчасти, так как 5 августа, открывая утреннее заседание пленума, Орджоникидзе выступил за то, чтобы оставить Троцкого и Зиновьева в составе ЦК при условии соблюдения ими «минимальных условий для совместной работы». В результате на пленуме дело ограничилось для Троцкого и Зиновьева строгим выговором с предупреждением.

При этом Орджоникидзе указал в своем докладе 5 августа, что ни один из деятелей оппозиции не внес ни одного конкретного предложения о том, как лучше построить работу Советов и советских учреждений. Одно дело борьба с бюрократизмом и совершенно другое дело демагогия насчет бюрократизма[527].

После пленума Орджоникидзе еще некоторое время находился в Москве. Так, он принял участие в заседании Политбюро 11 августа, где участвовал в обсуждении докладов ВСНХ и РКИ о сокращении административно-хозяйственных расходов[528]. 13 августа Сталин принял Серго в Кремле[529], после чего Орджоникидзе выехал на Кавказ. Летом состояние здоровья Григория Константиновича вновь ухудшается в связи с воспалением аппендикса. Обследование и лечение он должен был пройти в Германии, куда и выехал. Сталин, перенесший операцию по удалению аппендикса в 1921 году, спрашивал в телеграмме от 23 сентября из Москвы у Орджоникидзе: «Когда приедешь? Хорошо бы тебе освободиться от аппендикса… Выздоравливай поскорее»[530]. Схожее сообщение о характере болезни Серго содержится в письме к нему от 4 октября Емельяна Ярославского: «Дорогой Серго! Я все думал, что скоро сам будешь и потому, отчасти, не писал, а теперь говорят, что слепая кишка тебе держит и задержит еще надолго, черт бы ее взял… Одновременно идет отрезвление части оппозиции — отход. Очень колеблется Бреслав[531], например. Если ты написал ему прямое письмо с предложением прекратить колебания — это бы подействовало бы… Поправляйся —