Карла дель Понте - Охота. Я и военные преступники Страница 47

Милошевич посмотрел мне в глаза. Он пытался произвести на меня впечатление, перехватить инициативу в разговоре. Он все еще считал себя президентом, главой государства, главнокомандующим, capo dei capi.[18] Ему казалось, что он согласился принять меня только потому, что не мог этого избежать. На чистом английском он ответил: «Я прекрасно знаю процедуру и могу отказаться отвечать на ваши вопросы». Я выпрямилась и не стала отвечать. Милошевич отвернулся и заговорил по-сербски. Он снова повторил свои обвинения в адрес трибунала и прокурорской службы. Милошевич сильно возбудился, его голос звенел от ярости. Он казался полным сил и энергии. Но все же он больше не был тем человеком, обаяние, спокойствие и уверенность которого долгое время обманывали дипломатов и политических лидеров. Более всего он напоминал мне избалованного ребенка, чьи капризы уже начинают раздражать…

Я использовала свое право просить обвиняемого сотрудничать со следствием. Он использовал свое право отказать мне. Мне более не было нужды выслушивать его риторику. «Уведите его», — сказала я охранникам. Они приказали Милошевичу встать и вывели его из зала. Мы не пожали друг другу руки. Более никогда мы не встречались наедине.

Глава 5

Борьба с бюрократией трибунала: 2000–2002 годы

Всю сложность своего положения я начала понимать лишь тогда, когда трибунал начал действовать по-настоящему. ООН и государства, финансировавшие деятельность международных трибуналов, явно дали понять, что не собираются делать это бесконечно. Прокурорской службе не удалось достичь своих целей достаточно быстро. Несмотря на успехи моих предшественников Ричарда Голдстоуна и Луизы Арбур по созданию офисов в Гааге и Аруше многие службы работали годами и тратили значительные средства, не выдвигая обоснованных обвинений и даже не заявляя о том, что выдвинуть их не представляется возможным. Чтобы исправить положение, требовались жесткие меры. По ряду причин сотрудники трибуналов, проработавшие здесь гораздо дольше, чем я, компетентные и трудолюбивые или не очень компетентные и совсем нетрудолюбивые, искали себе новую работу или жаловались в штаб-квартиру ООН в Нью-Йорке. Первая кадровая проблема, с которой я столкнулась в Аруше, была связана с ложью, прозвучавшей во время первого слушания в трибунале по Руанде. Впрочем, оперативные проблемы в трибунале по Югославии представляли собой более серьезную проблему.

К концу августа 2000 года стало ясно, что некоторые следственные бригады в Гааге взяли ложный след. Многие следователи тратили массу времени и денег на эксгумацию тел, допросы свидетелей отдельных преступных актов и сбор доказательств вины лиц, занимавших низкое положение. Они не работали над обвинениями в адрес тех, кто являлся главной целью Совета безопасности и Международного трибунала в целом. Мы должны были обвинить тех, кто нес самую большую ответственность за военные преступления, кто в годы войны в Югославии занимал высшие политические и военные посты, руководил службой безопасности. Многие сотрудники устали от бесплодности своих усилий по сбору доказательств связи видных политиков и государственных чиновников с военными преступлениями. Проконсультировавшись с юристами и своим политическим советником Жан-Жаком Жорисом, направленным в трибунал министерством иностранных дел Швейцарии, я решила изменить направленность усилий прокурорской службы, что в свою очередь потребовало решительных перемен в руководстве следствием. В этом решении меня поддерживала Флоренс Хартманн, бывшая корреспондентка Le Monde в Белграде и моя ближайшая помощница.

Оперативная структура прокурорской службы, созданная во время формирования трибунала по бывшей Югославии, не менялась до 2000 года. Предполагалось, что именно такая служба сможет выполнить задачи трибунала в условиях ограниченного времени. Создателем этой модели был товарищ прокурора, австралиец Грэм Блуитт. Спустя много лет в интервью для голландской газеты Блуитт говорил о своей профессиональной подготовке и опыте работы, использованном при разработке структуры прокурорской службы Международного трибунала. Блуитт возглавлял прокурорскую службу австралийского правительства, которая занималась поиском в Австралии бывших нацистов и других лиц, подозреваемых в совершении военных преступлений в годы Второй мировой войны. Это были преимущественно охранники концлагерей и другие лица, занимавшие невысокое положение. За десять лет работы подразделение Блуитта сумело довести до суда всего три дела, причем ни по одному из них не было вынесено обвинительных приговоров.

В феврале 1994 года генеральный секретарь ООН Бутрос Бутрос-Гали предложил Блуитту стать товарищем прокурора в трибунале по Югославии. Совет безопасности еще не назначил главным прокурором судью Голдстоуна, поэтому Блуитт мог свободно распоряжаться весьма приличным бюджетом, полученным из Нью-Йорка, и приглашать сотрудников. В интервью Блуитт заявил, что вскоре после приезда в Гаагу столкнулся с серьезной проблемой. Прибыл потенциальный свидетель, которому нужно было обеспечить защиту. У Блуитта не было никакой возможности справиться с этой ситуацией. Война в Боснии все еще продолжалась. Ей были посвящены все газетные заголовки. Штаб-квартира ООН в Нью-Йорке давила на трибунал с тем, чтобы обвинения в чей-то адрес были выдвинуты как можно скорее. Судьи трибунала, которые несколько Месяцев пытались выработать правила регламента, проявляли недовольство. Поэтому Блуитт проинформировал Нью-Йорк о том, что сотрудников нужно нанимать как можно быстрее, и предложил Секретариату ООН уладить все формальности. Разрешение на отступление от правил было получено. Блуитт вдохнул в коридоры трибунала жизнь, пригласив на работу множество прокуроров и следователей из Австралии, Шотландии, Англии и Канады. Это были люди, получившие такую же подготовку, как и он сам. Вскоре в Гаагу прибыло несколько десятков юристов и следователей из США.

В феврале 1994 года полиция случайно арестовала в Германии боснийского серба Душко Тадича, который был охранником печально известного концлагеря Омарска, расположенного в деревне близ города Баня-Лука. Благодаря аресту Тадича и выдаче его Гааге, трибунал получил человека, которого обвиняли в военных преступлениях, в том числе изнасилованиях и сексуальных нападениях. Но выдача Тадича трибуналу подверглась жестокой критике. Несмотря на серьезность обвинений против этого человека, некоторые судьи считали его дело досадной помехой. Судьи и другие сотрудники трибунала утверждали, что выслеживание охранников, полицейских и солдат, подобных Тадичу — пустая трата времени и сил. Им нужны были обвинения против видных политиков, генералов и руководителей служб безопасности. Блуитт с этим не согласился. Он считал, что дело Тадича необходимо трибуналу для проверки его работоспособности, а также для укрепления морального духа сотрудников. В его словах было зерно истины. Системы трибунала были не отлажены, и следовало проверить их на практике. Только так можно было убедиться в работоспособности этого института. Обвинения в адрес глав государств, премьеров, главнокомандующих, политических лидеров и руководителей тайной полиции — очень сложное дело, особенно, если трибуналу недостает кадров и ресурсов. (Я слышала, что в самом начале трибунал вынуждали выписывать сербские газеты.) Меня поражало то, как дипломаты, подготовившие и принявшие резолюцию Совета безопасности № 827, согласно которой в 1993 году был создан трибунал по Югославии, не понимали, насколько сложным и трудным будет выдвижение подобных обвинений и как тяжело будет обеспечить арест и выдачу подозреваемых. Когда в руках трибунала оказался Тадич, против Караджича и Младича уже были выдвинуты обвинения, но государства-члены НАТО демонстрировали явное нежелание арестовывать обвиняемых.