Бисмарк - Николай Анатольевич Власов Страница 45

Двадцать третьего сентября было объявлено о назначении Бисмарка исполняющим обязанности главы правительства, 8 октября он уже на постоянной основе стал министром-президентом и министром иностранных дел (объединение двух постов в одних руках являлось его собственным непременным условием). Мечта осуществилась; начался новый этап в его жизни, да и не только в ней — Лотар Галл называет день прихода Бисмарка к власти «датой всемирно-исторического значения»[319]. Хотя это высказывание содержит известное преувеличение, с ним нельзя не согласиться.

Впоследствии историки неизменно задавались вопросом о том, как разворачивались бы события, если бы назначение Бисмарка не состоялось? По мнению одних, в этом случае стало бы неизбежным отречение короля, а либеральный кронпринц пошел бы на уступки парламенту. И это привело бы к демократизации политического строя Пруссии в целом[320]. Когда и в какой форме произошло бы в этом случае объединение Германии — и состоялось бы оно вообще, — остается под большим вопросом. Другие исследователи утверждали, что серьезных изменений не случилось бы; либеральный кронпринц вскоре стал бы консервативным монархом, а либеральное правительство с неменьшим усердием и силой оружия стремилось бы к объединению страны[321]. Не будем углубляться в этот спор, который ведется сугубо в сослагательном наклонении. Обратимся лучше к тому положению, в котором находился Бисмарк после своего назначения.

А положение это оказалось исключительно сложным. Являясь объектом практически всеобщей ненависти, находясь в жестком противостоянии с парламентским большинством, имея множество противников при Дворе и будучи вынужденным постоянно бороться за доверие колеблющегося короля, от которого всецело зависел, он напоминал канатоходца, идущего по тонкой струне под куполом цирка. Один неверный шаг — и его политическая карьера закончится, весьма вероятно, навсегда. При этом ему предстояло решить сложнейшую задачу, с которой не справились его предшественники: завершить «конституционный конфликт» в Пруссии победой короны. Как это сделать? Бисмарк прекрасно понимал, что бесконечно конфликт продолжаться не может; надеяться на то, что либералы просто устанут и махнут рукой, не приходилось. Идти на уступки в военном вопросе он также не мог; в конечном счете именно бескомпромиссность являлась той программой, ради которой монарх назначил его главой правительства. Следовательно, требовалось искать контакт с оппозицией на другом поле. И этим полем могла быть только германская политика. Вступить в союз с национальным движением, усилить позиции державы Гогенцоллернов в Германии и за счет этого укрепить королевскую власть в самой Пруссии — с этой программой он выступал уже несколько лет. «Мне кажется, наша главная ошибка заключалась в том, что мы действовали либерально в Пруссии и консервативно за рубежом, — писал он Роону в июле 1861 года. — Только изменения нашей внешнеполитической линии могут, на мой взгляд, защитить позиции короны внутри страны от натиска, который он в длительной перспективе не сможет выдержать»[322].

Прекрасный план, но на этом пути у Бисмарка не оказалось союзников. Король и консервативные элиты подозрительно относились к любым заигрываниям с либералами и не были готовы к смелой и неортодоксальной внешней политике, считая ее авантюрой. Деятели немецкого национального движения не верили в серьезность заявлений человека, имевшего репутацию несгибаемого реакционера; все его попытки найти общий язык они воспринимали как дешевое лицемерие и популизм. От Бисмарка требовалось все мастерство игрока, чтобы четко просчитывать каждый шаг и не давать противникам объединиться. Фактически он мог двигаться только по довольно узкому коридору, в конце которого, как считали многие, маячил тупик. Потребовались не только искусство и талант, но и большая удача для того, чтобы политика Бисмарка увенчалась успехом.

Уже сам факт прихода Бисмарка к власти вызвал бурю негативных эмоций в самых различных кругах. Королеве Аугусте ее супруг отправил длинное письмо, в котором почти извиняющимся тоном сообщал: «Я знаю, что ты будешь очень недовольна тем, что я выбрал Бисмарка, но мой внутренний голос говорит мне, что я должен действовать так, если не хочу поставить страну на карту. […] Я прошу тебя спокойно переждать ближайшее время и, вернувшись сюда, подробно переговорить с Бисмарком, чтобы лично убедиться в том, что он совершенно правильно смотрит на вещи и оценивает их в соответствии с моими указаниями. Он ни в коем случае не упрям, не слеп и не своеволен, признает огромную сложность момента, но вместе со мной полагает, что только определенность, последовательность и твердость смогут удержать нас на поверхности бушующего моря. […] С тех пор как я принял решение, я впервые с момента возвращения из Бадена спокойно заснул ночью»[323]. Один из лидеров прусских консерваторов писал в те же дни о Бисмарке: «Пусть Господь защитит его от него самого, от искушений его честолюбия и эгоизма, и позволит ему понять, что катехизис актуален и для государственных мужей»[324]. Практически весь дипломатический корпус был настроен против нового министра иностранных дел.

Волна возмущения поднялась и среди прусских либералов. В назначении на пост главы правительства человека, которого все знали как твердолобого юнкера и закоренелого реакционера, они увидели готовность монарха использовать любые средства, чтобы не следовать воле парламента. «Использование этого человека — это выстрел последним, самым мощным снарядом из всех, которые только есть у реакции, — писала одна из еженедельных газет, близких к Национальному союзу. — Даже если он чему-то и научился, он ни в коем случае не является полноценным государственным мужем, а всего лишь авантюристом самой обычной масти, который заботится только о сегодняшнем дне»[325]. Примечательно, что автором этой статьи был уже упоминавшийся Людвиг фон Рохау.

Не менее категоричными были и отклики из-за рубежа. Особенно негативно назначение было воспринято в Австрии и малых германских государствах. Нового главу прусского правительства называли «ужасным юнкером», «авантюристом», который установит в стране кровавую диктатуру и немедленно начнет войну с кем-нибудь. Венский сатирический журнал Figaro («Фигаро») опубликовал карикатуру, на которой Бисмарк пытается заставить высокую и статную женщину, символизирующую Пруссию, надеть военный мундир, который ей явно мал и тесен. «Такне пойдет, добрейший Бисмарк, из юнкерских нарядов я уже выросла», — заявляет дама[326].

О том, как трудно было новому главе правительства. добиться хотя бы правильного понимания своих слов, свидетельствует знаменитая история, случившаяся спустя неделю после его назначения. Придя 30 сентября в бюджетную комиссию палаты депутатов, Бисмарк принес с собой оливковую ветвь — символ примирения — и попытался объяснить депутатам, что сильная