Владимир Семичастный - Беспокойное сердце Страница 44

Сейчас он то покушения на себя организует, то заговор какой-то, то арестует министра или бывшего председателя Совмина. На них с Шеварднадзе (тоже из бывших чекистов) все время вроде бы покушаются.

Недавно я слушал и читал Игоря Георгадзе, сына бывшего первого секретаря компартии Грузии, который рассказывает об этих покушениях. Он заявил, что его оскорбляет единственное: его обвиняют в двух покушениях, и ни одно не сработало. «Но я же, — резонно говорит он, — высококвалифицированный специалист, я окончил Высшую школу КГБ и высшие диверсионные курсы КГБ. И чтобы я вот так бездарно организовал покушения, этого просто не может быть! Именно это меня и оскорбляет. Взрывается машина, чуть ли не пятьдесят килограммов взрывчатки, и у Шеварднадзе только царапины на лбу. Как это может быть? Второй раз стреляют из миномета по машине чуть ли не семнадцать раз — и все в целости и сохранности уезжают. Что вы, я не мог бы так бездарно и так непрофессионально все это сделать». И он правильно говорит.

Баку — интернациональный город. С русскими все — и азербайджанцы, и армяне — жили очень мирно и спокойно. Они, скорее, поссорятся друг с другом, чем с русскими. И я чувствовал себя там неплохо. Бывали иногда курьезные случаи. Например, во время обеда члены Бюро ЦК, случалось, вдруг переходили на азербайджанский язык. Мы переглянемся с генералом:

— Это вы нас обсуждаете?

— Как — вас?

— Тогда, значит, секреты от нас появились?

— Ох, извините, мы просто увлеклись и перешли на азербайджанский.

Пошутим по этому поводу, и все. Мы чувствовали, что это не специально.

Я наблюдал и за жизнью русских в Азербайджане, в Баку. Никогда не слышал жалобщика, который бы сказал что-то вроде: «У нас директор завода — русский, нас притесняет, потому что мы азербайджанцы». Ни армяне, ни азербайджанцы не жаловались на русских.

Хорошо относились и к нашим морякам, солдатам. В Баку была расположена Каспийская флотилия, моряков много. Я с ними был достаточно близок, бывал у многих и дома. Они чувствовали себя среди местных жителей вполне комфортно, их ни в чем не ущемляли. Там даже представить было невозможно ситуацию, типичную для Прибалтики: в магазине задаешь вопрос по-русски, а продавец отвечает на латышском. В Азербайджане, в Баку этого никогда не было. Если на русском спрашивают, то на русском и отвечают, на ломаном, может быть, ответят, но ответят по-русски. И никогда не будут издеваться, противопоставлять себя русским. Русские там хорошо уживались — многие женились на местных девушках и оседали в республике.

Провожали меня из Азербайджана тихо, спокойно. У меня по-настоящему и проводов-то не было, так как я уехал на XXII съезд партии. Мне накануне сделали операцию, сидеть на съезде после операции было тяжко, но ничего не поделаешь. А после съезда я уехал в Барвиху отдыхать, тем более что в отпуске до этого не был.

Вернулся в Баку уже после утверждения меня председателем КГБ. Тут уж встречало само руководство. Потом Ахундов собрал аппарат ЦК и устроил хорошее прощание. Я высказал им все свои добрые чувства, пожелания. Они мне тоже наговорили много хороших слов.

Мы с Ахундовым были в добрых отношениях. По всем принципиальным вопросам всегда находили общий язык. Человек высокой культуры, он прекрасно представлял республику на самом высоком уровне. Если же иногда у меня возникали какие-то претензии, я оставался после заседания Бюро ЦК и говорил: «Вы либо исправляйтесь, либо я вынужден буду поправлять вас, чего бы мне не хотелось делать». И мы всегда договаривались.

Он никогда не выражал недовольства моими действиями при людях, но и я при членах Бюро или при народе никогда не позволял себе открыто сказать, что он не прав, никогда не высказывал своего несогласия с его мнением. Я мог сказать, что «над этим надо еще подумать. Это не окончательный вариант, мы еще обсудим этот вопрос». И все — я закрывал вопрос.

После отъезда из Азербайджана я не забывал бакинцев и, когда нужно было провести совещание работников КГБ Закавказья, предложил собрать его в Баку. Прошло оно успешно. Ахундов всюду сопровождал меня. Помню, я тогда поинтересовался у него: как, мол, Цвигун?

— Да, Владимир Ефимович, Цвигун-то, ладно, бог с ним, вот Роза Михайловна, жена Цвигуна, она здесь царствует.

А я знал, что Цвигун и стал близок-то к Брежневу через Розу Михайловну. Когда Брежнев был в Молдавии первым секретарем ЦК партии, а Цвигун — заместителем председателя КГБ в Молдавии, Роза Михайловна сумела расположить к себе неравнодушного к женщинам Брежнева. Я видел ее в Баку мельком раза два.

Цвигун был туповатый, хоть он и писал сценарии и по ним создавались фильмы, например, «Фронт без флангов». Я не знаю, сам ли он писал или Роза Михайловна там старалась. Она ведь была сотрудником «Огонька», и я думаю, что больше все сочинялось там, в редакции.

Меня потом и Елистратов упрекнул:

— Ну ты и наградил нас председателем КГБ.

— А почему?

— У него же на лице написано, что он, кроме букваря, в руках ничего не держал.

У него действительно был такой внешний вид…

Перед совещанием я прилетел вначале в Тбилиси, где меня на аэродроме встречали все три председателя КГБ Закавказья. Я прилетел туда на нашем специальном кэгэбистском самолете, который подрулил к одиноко стоящему домику, рядом с которым находились все три председателя. Как и я, председатели КГБ Грузии и Армении были в гражданской одежде, только Цвигун — в генеральской форме и длиннющей шинели. Когда я к ним подошел, он чеканным шагом двинулся ко мне и во весь голос начал рапортовать. Все это происходило недалеко от центрального аэровокзала. Я был вынужден ему в ответ честь отдать, а сам говорю: «Прекратите». Он не слышит, рапортует громким голосом, пока я его не оборвал:

— Ты чего полез отдавать рапорт? Я же не на твоей земле, а на грузинской.

— Но совещание же у нас. Я должен был…

Махнул я рукой.

И потом уже в Баку, куда бы ни поехали (а передвигались мы в старом «ЗИСе»: мы с Ахундовым — сзади, Цвигун — впереди), где бы мы ни останавливались, он в генеральской форме выскакивал и бросался открывать мне дверцу. Раз, два, потом мы заехали в особняк, где я жил, и он снова выскочил открывать. Терпению моему пришел конец:

— Ты что, в холуя превратился? Думаешь, я сам не смогу дверцу открыть? Да если б мне надо было дверцу открывать, я бы попросил не тебя, а рядового или сержанта. Ты ж генерал. Как тебе не стыдно перед людьми? Водители смотрят. Ты себе цену-то знаешь или нет?

Ну, отчитал я его. Ахундов тоже отвел его в сторону и поговорил с ним, объяснил: мол, Владимир Ефимович здесь работал, он не позволял себе таких вещей, а вы зачем же так себя ведете?