Мария Грей - Мой отец генерал Деникин Страница 44

Утром на первой остановке один веселый солдат сошел наполнить чайник кипятком. Каждый приготовил себе чай. У Любоконского были пирожные, он предложил Деникину, тот поблагодарил на польском.

— А! Вы поляк, — обрадовался сосед, человек небольшого роста с лысиной, — я некоторое время жил в Польше перед войной. Я по налоговой части. А из каких вы мест?

— Мой отец родился в Саратовской губернии.

— Но это на Волге в двух тысячах верст от Польши! Деникин-Домбровский смутился, поспешно стал что-то объяснять. Но чиновник по налогам не был подозрительным человеком, он говорил, чтобы что-то говорить. Женщина, закутанная в три шали, жаловалась на холод, и это послужило прекрасной темой для разговора. Затем солдат, ходивший за чайником, начал разъяснять новую большевистскую программу:

— Они национализируют землю и заводы, после чего раздадут все народу. Каждому достаточно будет заплатить какую-то малость, чтобы сделаться собственником!

Чиновник осведомился:

— А могли бы вы мне сказать, где народ возьмет деньги, чтобы заплатить эту «малость»?

— Ему даст правительство. У меня есть друг в Петрограде, в канцелярии. Он мне объяснил, что правительство заплатит народу то, что ему было недодано за сто лет в качестве компенсации за капиталистическую эксплуатацию.

— А где правительство найдет деньги? — настаивал чиновник.

— В банках, черт возьми! И у буржуев.

В разговор вмешалась маленькая, укутанная в шали женщина:

— Мы в Москве, ожидая всего этого, умрем с голода. Солдат посоветовал ей:

— А вы поезжайте на побережье Аральского моря. Как я погляжу, вы любите путешествовать. Там никогда не бывает голода.

Один из попутчиков, до сих пор все время молчавший и не отрывавшийся от чтения, поднял на солдата глаза и взглянул из-под пенсне:

— А позвольте вас спросить, почему? Солдат ударил себя по коленкам и засмеялся:

— Вы производите впечатление ученого человека, и вы не знаете, почему?

— Да, я преподаватель. И я действительно не знаю.

— Вы не знаете, что на Аральском море есть гигантские птицы, которые откладывают яйца, огромные, как арбузы?

Солдат округлил руки:

— Яйца вот такой величины! Одно яйцо может накормить целую семью!

Преподаватель пожал плечами и, пробормотав: «Детские сказки», — вновь погрузился в чтение. Маленькая женщина и крестьянин, оскорбленно взглянув на преподавателя, продолжали заинтересованно расспрашивать солдата.

В следующую ночь вагон заполнил отряд шумных военных. Почти невозможно стало протиснуться в коридор. Однако ранним утром Деникину и Любоконскому удалось сойти на платформу.

Зная, что поезд отходит только через час, они решили немного размять ноги. Какие-то люди под взглядами зевак клеили на стенах афиши. Стекалась толпа:

«Всем! Всем!

Генерал Корнилов сбежал из Быхова с четырьмя своими сообщниками! Военный революционный комитет рассчитывает на поддержку народа в безжалостном подавлении всякой попытки контрреволюции».

Другая афиша была подписана председателем Комитета железнодорожников:

«Корнилов сбежал из Быхова с четырьмя сотнями текинцев. Они направляются к Жлобину. Я прошу всех железнодорожников принять необходимые меры для ареста Корнилова. Об его аресте прошу немедленно меня информировать!»

Люди читали. Они надеялись, конечно, получить какие-то сведения с места военных событий или узнать о конце войны. Их лица выражали безразличие и разочарование.

Деникин и его попутчик направились к паровозу. Рабочий с таким черным лицом, что нельзя было разглядеть его черты, загружал лопатой уголь. Машинист смотрел, как он работает, и курил. Вдруг рабочий вставил лопату в кучу угля и, плюнув, сказал:

— Надоело мне работать на буржуазию! Машинист бросил окурок:

— Это ты мне говоришь?

— Да, тебе! Я надсаживаюсь, чтобы загружать твой проклятый паровоз, а ты стоишь и куришь, скрестив руки!

— Но когда поезд отойдет, ты будешь стоять, скрестив руки, а я буду работать.

— И ты называешь это трудом! Крутить спокойно двумя пальцами рукоятку и зарабатывать в два раза больше, чем я!

Генерал и подпоручик вернулись в купе.

Оно было переполнено вновь вошедшими солдатами, обсуждавшими объявления. Деникин взобрался на верхнюю полку и уснул лицом к перегородке.

Время подходило к завтраку, когда поезд остановился посреди поля. Прошло полчаса. Пассажиры начали толпиться у дверей, пытаясь узнать, в чем дело. Солдат, рассказывавший о яйцах величиной с арбуз, в конце концов объяснил:

— Кажется, всех проверяют. Кого-то ищут.

Рука Деникина скользнула в карман и сжала рукоятку пистолета, который принесла ему Ася.

Прошло полчаса. Поезд тронулся. Проверка была отложена до следующей станции, так как проверяющим не удалось протиснуться в коридор.

Один из недавно вошедших солдат пробормотал:

— Бьюсь об заклад, что знаю, кого ищут.

— Тогда скажи.

— Эту сволочь Керенского!

И после некоторого молчания:

— И может быть, я знаю, где он…

Все, казалось, заинтересовались. Солдат наслаждался произведенным эффектом и, взяв своих товарищей в свидетели, указал на Деникина:

— Вы его знаете, этого гражданина, который лежит там, наверху и делает вид, что спит? Уже давно за полдень, а он все лежит, повернувшись к нам спиной.

Чиновник по налогам сделал попытку вмешаться:

— Это не Керенский, это поляк.

— А откуда ты знаешь.

— Он мне сам сказал.

— То же мне, доказательство! Я Керенского знаю. Я видел его портреты, их также в газетах печатали. Меня не проведешь! Я хотел бы увидеть рожу твоего поляка.

— Эй, ты, там, наверху, покажись-ка нам!

Чья-то рука схватила Деникина за рукав, генерал повернулся и свесил голову вниз. Сидящие внизу солдаты смотрели на него.

Посыпались вопросы:

— Так это он?

— Ты его узнаешь?

— Это Керенский?

Немного смутившись, солдат честно признался:

— Нет. Это не он. Не похож.

Все засмеялись его промаху. Поляку, теперь свободному от подозрений, в виде извинения вручили стакан чаю.

В Конотопе всех попросили выйти, проверяли документы. Все выходы с вокзала строго охранялись. Однако вход в буфет был свободен. Деникин и Любоконский выбрали свободный столик рядом со столиком начальника патруля, попивавшего чай в ожидании, когда его люди закончат работу. Провели арестованных — трех молодых людей и старика. Клиентов, сидящих рядом с начальником, проверять не стали.

Вернулись к поезду, его пришлось брать приступом. Дюжина новых пассажиров толпилась в купе. Это были солдаты, которые, законно или нет, возвращались домой. Самый пожилой — около пятидесяти лет — занял верхнюю полку. Остальные начали вспоминать: