Сергей Семанов - Тайна гибели адмирала Макарова. Новые страницы русско-японской войны 1904-1905 гг. Страница 43

— Хорошо, не станем терять времени, решим то, что в наших силах. Итак, мы предоставляем в ваше распоряжение два портовых буксира с командами, их капитаны подчиняются исключительно вам, действуйте по своему усмотрению. В случае затруднений — прямо ко мне.

Ни известный адмирал, ни скромный Попов еще не знали, у порога какого открытия они стоят…

Да, Попов с Макаровым были знакомы давно. Впрочем, что значит «знакомы»? Мало ли с кем сталкивала Макарова его многообразная деятельность! К тому же сам изобретатель был, что называется, неутомимый труженик, бескорыстный и необычайно целеустремленный исследователь, человек по-русски скромный и даже застенчивый. Ему казалось зазорным шуметь о своем открытии, приглашать репортеров или толкаться в чиновных передних. Не слушают, не принимают, не дают средств на завершение работы? Ну что ж, ладно, мы уж и сами как-нибудь сладим…

Попов продолжал тихо и настойчиво трудиться. Летом 1899 года, находясь по делам службы на Черном море, он с помощью первого в мире подобия радиопередатчика устанавливал беспроволочную связь на расстоянии до пяти верст. Успех был обнадеживающий, сулящий огромные перспективы. Нужно было усовершенствовать прибор, и Попов попросил денег. Просьба его потонула в потоке других, только гораздо более крикливых и беспардонных. Трудно сказать, чем закончились бы усилия русского изобретателя, но на исходе 1899 года адмирал Макаров вспомнил о скромном преподавателе Кронштадтских минных классов.

Итог оказался таков: 24 января 1900 года около трех часов дня была принята первая на море радиограмма. Уже на следующий день началась постоянная беспроволочная связь между островом Гогланд и городом Котка (в Финляндии).

Этот случай практического применения на море беспроволочного телеграфа навсегда останется связанным с именем русского адмирала. Ему было хорошо понятно исключительное значение радиосвязи для флота (ведь по морю телеграфных проводов не проложишь). В течение всех последних лет своей деятельности он настойчиво пытался добиться крупных ассигнований в поддержку работ Попова.

На всех флотах мира царила тогда жестокая дисциплина. Взыскания, которым мог подвергнуться матрос даже в мирное время, были очень суровы. При этом забота о быте, питании и режиме матросов почти отсутствовала. На русском флоте это положение усугублялось крепостническими замашками многих офицеров. В ряду других морских начальников той эпохи Макаров представлял собой в этом смысле редкое исключение. Не следует, конечно, изображать его этаким толстовцем. Известны случаи, когда сам он применял суровые положения тогдашнего дисциплинарного устава (стояние «под ружьем» с полной выкладкой, многократный подъем на мачты — все это были весьма суровые «упражнения»!).

Макаров оставался человеком своего времени, и не надо закрывать на это глаза. Однако здесь следует настоятельно подчеркнуть, что он относился резко враждебно к офицерам-крепостникам, которые почитали корабль своим имением, а матросов — дворовыми людьми, которые унижали человеческое достоинство «низших чинов», занимались рукоприкладством.

Сын матроса, уроженец города-кораблестроителя, он всегда оставался неотделимой частицей своего народа и сам это глубоко чувствовал. А когда чувства органичны и естественны, то ни к чему показная «народность», которая у лиц, облеченных ответственностью, порой выражается в панибратстве, то есть, по сути, в том же братстве, только еще более лицемерном и поэтому вдвойне оскорбительном.

Макаров высоко ценил великолепные качества русского матроса и солдата, национальные традиции русского воинства. Он призывал беречь собственные национальные традиции и не перенимать бездумно чужих правил и представлений.

В западноевропейских флотах и армиях издавна практиковались (практикуются, кстати, и теперь) вознаграждение матроса и солдата деньгами за успехи в боевых действиях. Вопрос о введении такого рода вознаграждений в русском флоте однажды был поднят Морским министерством. Макарову было предложено высказаться по этому поводу. Он резко возразил против чуждых новшеств и написал прекрасные слова в честь рядового солдата своей родины:

«Русский воин идет на службу не из-за денег, он смотрит на войну, как на исполнение своего священного долга, к которому он призван судьбой, и не ждет денежных наград за свою службу. Отучать его от этих правил — значит подкапывать тот принцип, на котором зиждется вся доблесть русского солдата».

Нынче эти слова звучат вполне современно…

Не случайно за всю историю России наемные войска никогда не имели у нас хоть сколько-нибудь существенного значения. И напротив — в Западной Европе и Америке (раньше, как и теперь) наемничество всегда играло значительную, а порой и основную роль в армиях. Напротив, бескорыстие в выполнении своего долга характерно и для передовых офицеров, генералов и адмиралов наших вооруженных сил.

Книга Макарова имела широкий и шумный успех. Автором восхищались — у него появились новые почитатели, автору предъявляли претензии (нередко справедливые) и спорили с ним, автора бранили — бранили зло и раздраженно. Последнее принесло Макарову немало огорчений, ибо здесь проявились личные пристрастия и сведения счетов. Его прозорливую критику Мэхэна, Коломба и некоторых иных современных ему западных военно-морских теоретиков толковали так, будто он вообще пренебрегает иностранным опытом. Особенно досталось Макарову за пристрастие к крейсерам и минным атакам.

— Морское казачество, видите ли, русская лихость! — ехидничали просвещенные оппоненты, понимающе переглядывались: знаем, мол, куда ты метишь, выскочка…

Книга Макарова имела успех не потому, что вызвала шум, — она стала делом. Да, делом, ибо на много лет осталась предметом насущной идейной жизни русских моряков. Кстати говоря, не только русских. Книгу Макарова неплохо знали и на иностранных флотах.

…Летом 1902 года в Кронштадт пришел военный корабль из Аргентины. Командир явился с представлением к Макарову. Разговор шел по-английски, разговор чинный, официальный. И вдруг аргентинец с аффектацией произнес:

— Позвольте поблагодарить вас за прекрасную книгу о морской тактике, мы все ее хорошо знаем.

Макаров вежливо поблагодарил, но в душе подумал: врет небось темпераментный южанин, откуда ему знать о «Тактике»… Аргентинец, видимо, почувствовал сомнения хозяина. Резко повернувшись, он бросил приказание одному из своей свиты. И вот Макаров листает книгу на испанском языке. Свою книгу. А на титуле обозначено место издания — Буэнос-Айрес. Макаров слегка взволнован, но, листая страницы, он внимательно слушает, что говорит аргентинский моряк: