Глина и кости. Судебная художница о черепах, убийствах и работе в ФБР - Элизабет Бэйли Страница 38

Вот почему посмертные аппроксимации требуют значительного времени и считаются одной из самых сложных разновидностей нашей работы. Цифровым образом мы сращиваем сломанные кости, закрываем пулевые отверстия, устраняем с лица следы разложения, чтобы оживить его и сделать пригодным для публичной демонстрации.

Обычно это последнее средство опознать тело. Как я говорила, никто не будет отпиливать голову для аппроксимации. После продолжительного хранения в морге тело похоронят – и на этом все закончится.

Когда я впервые увидела назначение на это дело, то сильно рассердилась. Не было никаких причин придавать ему срочный статус. Следствие велось уже больше девяти месяцев, к тому же мужчина совершил самоубийство. Конечно, это очень грустно, но никакой срочности тут нет.

Я попыталась дать Гарри возможность объясниться. Может, для срочности была причина? Я пошла к нему в кабинет поговорить.

– Гарри, можно спросить про тот посмертный портрет? По нему что-то запланировано, – может, пресс-конференция?

– Нет.

Ну ладно. Это могло хоть как-то объяснить срочный статус дела. Если пресса интересуется жертвой, надо пользоваться возможностью, не теряя времени.

– А ты знаешь, почему тогда портрет нужен детективу через два дня? У него есть кто-то, кто может его опознать, или он хочет показать семье обработанную версию изображения?

Времена, когда скорбящим родным демонстрировали снимки окровавленных изуродованных тел, ожидая от них опознания, давным-давно миновали – если были вообще. Просто я видела такое по телевизору.

– Нет. Я отправил тебе задание по мейлу, пока ты отсутствовала в офисе. Сказал детективу, что ты управишься за два дня. Времени навалом.

Так это Гарри установил срок? Нет-нет-нет, так это не работает! А работает вот как: детектив спрашивает «как убрать вот это и вот то», а мы отвечаем «если не случится ничего непредвиденного, у нас уйдет недели две-три. Если портрет нужен быстрее, мы сделаем, что сможем, и сразу отправим его вам».

– Гарри, как я могла узнать о том, что ты отправил мне мейл? У меня же нет «Блэкберри», ты забыл?

– Ну я сказал тебе, прежде чем ты ушла.

– Нет, Гарри, не сказал. Я даже не знала, когда вернусь, потому что моя мама попала в больницу. Произошел очень тяжелый несчастный случай.

– Нет, я тебе говорил, и два дня – это масса времени. Просто возьми и сделай.

– Но у меня нет даже отчета патологоанатома и других фото, чтобы отталкиваться от них. Они нужны мне, чтобы я могла начать.

Что еще хуже, на следующий день у нас было запланировано четырехчасовое собрание отдела. Это ужасно скучные, прямо-таки мучительно тягомотные заседания, потому что все докладчики просто зачитывают презентации в PowerPoint и говорят то, что мы давно знаем или можем посмотреть в Интернете: следите за тем, чтобы запирать сейф в конце рабочего дня, не обсуждайте дела за пределами офиса и так далее. Все это снималось на видео, чтобы те, кто не смог присутствовать, впоследствии просмотрели запись, на которой в тысячный раз повторялась мантра ФБР «все в интересах дела».

Я спросила Гарри, можно ли мне не ходить на собрание и просмотреть его в записи.

– Нет. Явка обязательна. Я тебе говорил. Надо лучше планировать свое время. Я разрешаю тебе задержаться, чтобы закончить в срок.

Ах, ты разрешаешь! Ну спасибо!

Я не стала даже отвечать. Я сходила на дурацкое собрание, высидела его, стуча в пол ногой, и вернулась к работе, чтобы закончить до 15:30. Фрэнк установил политику, при которой они с Гарри должны были «контролировать» все задания, которые выполняли мы с Уэйдом, прежде чем отправлять их заказчику. Это было абсурдно, потому что Фрэнк понятия не имел о судебном ИЗО, да и Гарри, по сути, тоже. Фрэнк никогда не проверял работу фотографов, так что это явно был еще один способ нас принизить.

– Гарри, я почти закончила. Можешь посмотреть, прежде чем я отправлю портрет детективу?

– Нет, у меня нет времени. Я еду домой.

То есть он не собирался задерживаться, чтобы проверить мою работу. Ровно в 15:30 Гарри выскочил за дверь – только пятки засверкали.

Значит, я должна была задержаться ради срочного дела, которое не было для него достаточно важным, чтобы дождаться завершения и проверить результат в соответствии с политикой, установленной им же? Я едва сдержалась во время того нашего разговора, но мне надо было сосредоточиться и довести работу до конца. Я не могла позволить своему гневу сказаться на результатах, какой бы смехотворной и провокационной ни была вся ситуация. Надуманная «срочность», основанная исключительно на неосведомленности, да еще в ущерб жертве! Я постаралась отключиться от всего, что меня окружало, и работала с предельной сосредоточенностью.

И что потом? После того как я закончила ретушь и позвонила детективу, после того, как я села в машину и поехала домой? Решение было принято.

Гарри перешел черту. Одно дело – пытаться притеснять меня. Мне и раньше неоднократно приходилось задерживаться на работе. Но теперь он играл с жизнями других людей: молодой мужчина неопознанный лежал в морге, а где-то семья гадала, что произошло с их сыном или братом. Они этого не заслужили.

Я сделала все, что могла, с тем портретом, пользуясь инструментами, которые были в моем распоряжении, но мне вообще не следовало за него браться. С жертвами не шутят. Пожалуйста, издевайся надо мной и порти мне жизнь, но жертвы ни при чем. Гарри достиг самого дна. Я была зла и разгневана, и тот случай стал последней соломинкой.

Я вспомнила отца и слова, которые он сказал мне: «Кое с каким дерьмом в жизни приходится сталкиваться. Только не позволяй, чтобы тебя тыкали в него носом». Я знала, что приняла верное решение.

Хотя ранее я неоднократно разговаривала с мистером Бином по поводу Гарри и Фрэнка, я искренне считала, что, как только все выйдет наружу, начальство поймет, насколько тяжела сложившаяся ситуация, и примет неотложные меры.

ФБР преподносит посредничество как крайне эффективную процедуру, которая экономит время и деньги, и до того момента я в это верила. В действительности посредничество похоже на «Бойцовский клуб»: его первое правило – никому не говорить о посредничестве. Все, что обсуждается в процессе, не может выноситься за его пределы. Участникам запрещается использовать «Блэкберри» (не то чтобы у меня он был), чтобы заходить в Интернет или