Революционеры или террористы. Воспоминания участниц Фракции Красной Армии - Инге Фитт Страница 37

Дальше всё пошло как по маслу.

Люди в штатском провели личный досмотр в поисках другого оружия. После того как на меня надели наручники, меня затолкали на заднее сиденье машины и отвезли в следующий полицейский участок. Меня завели в комнату, где за мной наблюдали двое полицейских с пистолетами наизготовку. Один из них снова обыскал меня и, когда я запротестовал, сказал: «Здесь у вас нет абсолютно никакого права голоса». Дверь постоянно открывалась. Входили люди в штатском и люди в форме, чтобы осмотреть меня. Они сказали: «Это она, та самая, которая убила нашего коллегу». Так я узнала, что полицейский, который почти поймал Ульрику, был мёртв, другой был легко ранен. Человек был мёртв. Я знала, что такое может случиться.

Через один или два часа меня доставили в штаб-квартиру полиции. Там всю ночь продолжалась суматошная возня туда-сюда – впервые в пока ещё короткой истории RAF был застрелен полицейский. Даже после того, как быстро выяснилось, что выстрел был произведён не из моего оружия, на меня возложили ответственность за смерть. Ордер на мой арест, выданный несколько часов спустя, был выдан за убийство и покушение на убийство.

Уже вскоре после моего ареста появились предположения, что из-за моих размеров я должна была быть той Маргрит Шиллер, которую они искали. Я слышала, как они говорили, что мои родители должны были помочь им опознать меня. И они помогли. Я не ожидала от них ничего другого.

Полиция работала надо мной несколько часов, чтобы расстроить меня обвинениями в убийстве. Кто были двое других? Кто стрелял? Откуда я взялась и кто мои сообщники? Они сказали: «Ты хорошая, симпатичная девушка, возможно, ты ввязалась в это дело через своего парня. Скажи нам, кто остальные, где мы можем их найти, и с тобой ничего не случится. Ты быстро выйдешь на свободу». Чем дольше они говорили со мной и засыпали меня вопросами, тем спокойнее и увереннее я себя чувствовала. Что бы они со мной ни делали, я молчала. Ничто не могло заставить меня говорить. Я думала о том, что теперь меня посадят в тюрьму на десять лет или на всю жизнь. Это меня не пугало.

Мои друзья в RAF часто говорили об аресте и тюрьме. Они рассказали нам, что знали об опыте уругвайских «Тупамарос», связанных с пытками и тюремным заключением. О психологических пытках и использовании таких препаратов, как Пентатол, чтобы заставить заключённых говорить. Имея все это в голове, я, тем не менее, никогда не могла представить, каким будет для меня арест, как я буду реагировать на пытки. Я понятия не имела, что значит провести годы в тюрьме.

Теперь, когда меня арестовали, я не чувствовала страха. Пока полицейские суетливо бегали вокруг и забрасывали меня вопросами, я оставалась спокойной и молчаливой. Я чувствовала особое спокойствие и серьёзность внутри.

Что мне было терять? У меня не было никаких планов, которые арест разрушил бы, у меня всё ещё не было ощущения, что я все сделала неправильно. Однако мне нужно было многое обдумать: события последних недель застали меня врасплох, я влезла не в своё дело. В какой-то момент я сделала неправильный для себя шаг, который выбил всё из колеи.

В моей сумочке нашли удостоверение личности. Только фотография на нем была настоящей. После того, как они узнали, кто я, они захотели записать меня в протокол: фотографии, отпечатки пальцев. Я поняла, что это поможет им в поисках моего последнего места жительства и в полицейском розыске моих друзей. Я решила протестовать против этого всеми возможными способами. Ещё и потому, что мне грозила усталость после долгой ночи, проведённой в такой напряжённой ситуации. Мне нужна была эта конфронтация, чтобы не заснуть, подвести черту и подготовиться ко всему, что должно было произойти.

Несколько полицейских грубо потащили меня к умывальнику. Я сильно сопротивлялась, и в последовавшей за этим потасовке было разбито несколько плиток. Полицейские пытались преодолеть моё сопротивление, душили меня, рвали волосы и пытались разжать мои пальцы, которые были сжаты в кулак. Когда у них ничего не получилось, они так разозлились, что чуть не задушили меня. Они даже испугались этого и отпустили меня.

С меня тоже было достаточно, и я больше не оказывала активного сопротивления. Когда меня фотографировали, я вытягивала лицо, чтобы сделать себя неузнаваемой. Хотя в этот момент они сделали несколько фотографий, которые позже использовали в розыске, полиция Гамбурга придумала план, как сделать более качественные снимки.

Рано утром надзиратели внезапно удалились. Дверь открылась, и вошёл толстый, отвратительный человек с последними светлыми волосами, приплюснутыми на лысой голове. «Доброе утро, меня зовут Роллманн, я представитель в Бундестаге и друг ваших родителей», – представился он. Он сказал, что он адвокат и что мои родители попросили его помочь мне. Он не защищал террористов, сказал он, но из-за дружбы с моими родителями… Итак, моим родителям не оставалось ничего другого, как бросить меня с одним из своих парней из ХДС. Я прервал этот поток слов. «Я ни за что не позволю, чтобы моего адвоката выбирали мои родители. Иди к черту!» Мой резкий тон дал ему понять, что дальнейшие разговоры ни к чему не приведут. Он захлопнул свой портфель и исчез.

В течение утра вдруг начались странные приготовления, которые вызвали у меня подозрения. Меня подняли на лифте на верхний этаж высотного здания полиции на Берлинер Тор. Полицейские, окружавшие меня, были напряжены и, казалось, чего-то ждали. Примерно через десять минут они спустили меня на один этаж вниз.

Дверь в большую комнату была открыта, и на меня выскочили люди с фотоаппаратами и кинокамерами. Я позволила себе упасть. Охранники, стоявшие по обе стороны от меня, не ожидали этого. Они схватили меня в удушающий захват и потащили за волосы, руки и ноги. Я дико сопротивлялась, но они втащили меня в большую комнату, где ждали ещё больше фотографов и кинокамер. Фотографии с этой «публичной выставки» были показаны по телевидению вечером и опубликованы во всех газетах на следующий день.

Это был план шефа полиции Гамбурга Гюнтера Реддинга – предложить меня в прямом эфире и без предупреждения прессе, чтобы с их помощью полиция могла получить несколько хороших фотографий для публичного розыскного дела. Это укрепило мою уверенность в том, что