Валерий Ярушин - Судьба по имени Ариэль Страница 35

Хоть и трепетное битловское время безвозвратно ушло, но нам нужно было все равно остаться при своем стиле. Как мы тогда этого не понимали, или не хотели понять! Нам казалось, имея громадный опыт игры почти всех стилей, мы можем исполнять все!.. Эти кидания из стороны — в сторону и предопределило наш кризис. Маленькая светлая весточка — нас хотят видеть на Кипре! Как за соломинку, хватаюсь за эту поездку. Все-таки заграница нас больше мирила, чем ссорила. Остров — сказка! Если б не было Кубы, я бы считал его самым красивым местом, где мы побывали. Общаюсь только с Каплуном, потому как личные отношения больше ни с кем уже не складываются. Заходим в лавчонку купить какого-нибудь винца, рассматриваем бутылки. На стене — портрет Ясира Арафата. Продавец по-английски спрашивает — откуда мы? Мы честно так: «Из России». — Вдруг тот изменился в лице, да как заорет: «Рашэ-э-э-э-э, Горбачев, перестройка, у-ла-ла-а-а-а»! мы даже испугались: не душевно ли больной? После слов: «Уно моменто», куда-то убежал. Через минуту мы увидели у него в руках запотевшую «волшебницу» — бутылку с медалями. Мы потянулись за кошельками. «Но-но-но, итс презент» — сказал улыбающийся старик. Надо сказать, что чехарда с суточными по-прежнему заставляла нас действовать, как старые советские спекулянты — выменивать свои тряпки на какой-нибудь местный товар. У меня как раз в пакете была нереализованная майка со звездой, надписями: Горбачев, перестройка. Я ему: «А это — наш презент»! После этого у нас в руках появилась еще одна бутылка…

В Лимассоле нас ждала экскурсия на винный завод. Было безумно интересно. Но самый смешной факт — имя и фамилия директора звучало, как Ленин Иосиф! Это по-гречески. Сам директор чисто по-русски (он учился в Ленинграде) рассказал, что его часто «достают» с этим именем и почти все почему-то смеются…

Но даже эта безоблачная поездка не помирила нас. В «заседаниях», между концертами, ворчание: все, конец, надо завязывать! И выражение общего мнения — надо идти к «великим», раз сам не тянешь! Так произошел унизительный поход к гастролировавшему в те дни в Челябинске, Вячеславу Добрынину. Рассказал о житье-бытье, пожаловался, и попросил у него какую-нибудь песню. «Да ты что, старик!» — тот даже удивился. — «У тебя — четыре композитора в группе, пишите сами! Я картавый, но все равно полез на эстраду! Время сейчас такое — собственными песнями отличаться!» — Как я был с ним согласен! Но коллектив неумолим — иди к Тухманову! Встретившись с Давидом, обогатился песенкой «Царевна», только что им написанная. Танцевальное диско с манерой салтыковского «Форума» нам шло, как седло корове. Но я, превозмогая тоску принялся за работу, главным образом потому, что имя Тухманова было, как таран, тем более, что эту песню, невзирая на исполнителя, включили в «Песню года». Стыдно, признаюсь, мне было петь эту песнюшку, и показ ее по телеку ничего не дал. Челябинские гастроли во дворце спорта «Юность» оказались провальными, если таковыми считать 60 % заполняемости зала. Я уже в открытую решил пойти на штурм, говоря о том, что намереваюсь сделать небольшие измены в составе. Говорил, чувствуя за спиной поддержку Каплуна. Мне казалось: вот-вот наступит момент, который ждем мы с Борей, когда я все-таки поменяю состав. Но мой барабанщик почему-то избегал разговоров на эту тему, и я забеспокоился…

Утром, 1-го декабря меня будит телефонный звонок. Григорий Кацев — тогдашний замдиректора почти кричит в трубку: «Валерка, поздравляю, ты — заслуженный»!

Пришла официальная бумага из Москвы, подписанная высокими чинами из Президиума Верховного Совета РСФСР о присвоении этого звания!

В ресторане «Южный Урал» — банкет. Все — с женами, нарядные, а праздника не чувствуется. Замечаю самое необычное — мирно разговаривают Стас и Сережа Шариков. Должен пояснить. Перед этим между ними перебежала «черная кошка». Четыре года (!) мои клавишники не разговаривали друг с другом, говорят, поссорили жены. И вот, за праздничным столом, они помирились. И в душе я радовался, что теперь все наладится. Но…

1989 год, конец деятельности

Гастрольная весна «катилась» к своей трагической развязке… После концерта — ледяное молчание, вместо веселья, анекдотов и каламбуров. Каплун, по-прежнему со мной общается — он выглядит, как дипломатический посредник между двумя лагерями. Однажды сообщил: «Мужики недовольны, что ты один получил звание, почему — не все?» — Я так и сел!.. Вообще-то, во всем мире так принято: сначала какие-то регалии получает руководитель, или тот, кто трудится больше всех, а потом все по-порядку… Без ложной скромности, моего труда было вложено в группу примерно процентов на девяносто. Да и не мне решать подобные вопросы! Неужели, проклятая зависть? Самое интересное, никаких привилегий или какой-то выгоды это звание не несет. Это — пожизненная награда за труд! Видимо, все это моих коллег не трогало. После каждого концерта, обычно, меня «мучает» пресса. Порой, я даже не успеваю переодеться и собрать инструмент. Поэтому, чаще всего последним прихожу в автобус, везущий в гостиницу. Какая-то невидимая «рука» стала отправлять этот автобус без меня. Мокрый, грязный, уставший, матеря все на свете, добираюсь на такси или попутке до отеля и спрашиваю: «Кто отпустил автобус?» В ответ, все пожимают плечами, и предательски молчат… Если бы это было раза два, я бы подумал, что это случайность, но когда этих событий набралось больше десяти, я понял, что это чье-то направленное действо! Нервы давали себя знать. Я заработал вегетососудистую дистонию. Появилась аритмия, частые вызовы скорой, как это не хочется вспоминать! Апрель, Украина. Жирная черта…

Последний иногородний директор ансамбля, Олег Студенов, уволился, и опять должность бригадира-администратора занял Стас. По этой украинской поездке я понял, что меня ждут глобальные неприятности. Первый сигнал — я лишился возможности проживать в люксе. В Харькове мне дали номер без туалета, но с цветным телевизором… Между тем, в люксе «заседает» совет. Каплун почему-то перестал со мной разговаривать и ко мне в номер не приходит. Но я все еще надеюсь, что в критическую минуту он не даст товарища в обиду. Последней каплей моего терпения явился уезд того злополучного автобуса без меня после концерта… Я вспылил. В ответ Шариков произнес: «Валера, нам нужно серьезно поговорить, через полчаса собираемся в люксе…»

В комнате кроме музыкантов, сидел еще и ведущий Владимир Царьков, которого они давно уже зачислили в свой неизменный коллектив. Красиво всегда говорил Шариков. Его речь напоминала речь комсомольского вожака. «Мы решили создать «совет трудового коллектива», и поэтому ты должен нам подчиниться. С этого момента — у нас будет шесть руководителей.» Я не знал, что ответить на подобное бесстыдство, но тут же переспросил: «А вы не спутали колбасу с искусством?» «Нет, — невозмутимо ответил Шариков — нас много, мы узнали у юристов — имеем право…»