Записки психиатра. История моей болезни - Виктор Хрисанфович Кандинский Страница 34

злоупотреблять спиртными напитками и половыми сношениями с женщинами, причем даже до настоящего времени не оставляет вредной привычки к рукоблудию. Поэтому неудивительно, что с 16-летнего возраста в нем стало замечаться изменение характера к худшему; известно, что онанисты, частию от упреков совести по поводу их безнравственной привычки, частию от стыда перед окружающими и боязни, что люди узнают об этом тайном пороке, становятся несообщительными, замкнутыми в самих себе и мрачными; к этому, вследствие постоянного полового истощения, присоединяются болезненные явления малокровия и общего расстройства нервной системы. В некоторых случаях дело не ограничивается нервным расстройством, а развивается даже настоящее сумасшествие (metaho, paranoia masturbatorum, а также dementia), чего в случае Т.-Ф. мы, однако, не имеем. Половые эксцессы со включением рукоблудия и нередкие кутежи и проводимые без сна ночи составляют в совокупности причинный момент, более чем достаточный для произведения той «раздражительной слабости нервов», которая констатируется у обвиняемого.

Однако в данном случае необходимо обратить внимание и на оценку влияния наследственности. Из имеющихся сведений видно, что предрасположенность к душевным и нервным заболеваниям могла в силу наследственности передаться обвиняемому лишь со стороны отцовской, т. е. со стороны генерал-майора Н.Н. Т.-Ф.; что же касается до матери обвиняемого, то сведений о ней в деле нет, а по словам самого испытуемого я должен думать, что она пользуется удовлетворительным здоровьем и что в ее роду психопатической наследственности нет. Брат жены деда (деда по отцу) обвиняемого, N. N., страдал умственным расстройством, и г-жа К., внучка этого N. N., будучи душевнобольною, пользовалась в К-ском доме для умалишенных. Дед обвиняемого страдал тою же болезнью спинного мозга (ataxia progressiva), от которой уже 7 лет лечится отец обвиняемого; впрочем, ни отец, ни дед обвиняемого в сумасшествие не впадали. Родная сестра обвиняемого больна истериею, а один из его двоюродных братьев, И. П., пользовался от душевной болезни в доме умалишенных в г. K. и потом в городе Х. (л. 37 обор., 42 об.). Тем не менее по одному тому обстоятельству, что в роду отца обвиняемого существует наследственное расположение к душевным и нервным заболеваниям, я не могу заключить, что обвиняемый «одержим наследственным сумасшествием», если самого сумасшествия не нахожу. Между лицами, предрасположенными к заболеванию, в силу влияния наследственности, одни действительно впадают в умопомешательство, другие заболевают лишь теми или другими нервными болезнями; наконец, третьи не заболевают ни тем, ни другим. Прибавлю, что ни в телесной, ни в душевной организации обвиняемого особых прирожденных аномалий я не нашел: у него нет ни физических, ни функциональных (за исключением, впрочем, приверженности к онанизму) признаков так называемой «психической дегенеративности»; в его умственных отправлениях не оказывается совокупности болезненных явлений, составляющих то, что с клинической точки зрения, но независимо, однако, от отношения к практике судебно-медицинской, описывается в литературе под названием «folie impulsive», «Moral insanity». По всему этому я не вижу возможности признать обвиняемого страдающим дегенеративно-наследственным умопомешательством.

Вышеизложенное неизбежно приводит к необходимости подвергнуть специальному обсуждению вопрос о том, в каком состоянии находились умственные способности обвиняемого в мае 1884 г., т. е. в то время, когда он совершил деяния, законом предусмотренные.

В объяснениях свидетеля доктора Чечотта указывается, между прочим (л. 36 и об.), что у обвиняемого через неправильные, иногда значительные промежутки времени бывали приступы угнетения духа с душевным беспокойством, вследствие чего Т.-Ф. бросал свои обычные занятия и старался заглушить тоску кутежом и усиленными половыми эксцессами. На подобные приступы, о которых мне говорил и сам обвиняемый, но которых я сам не наблюдал у него, можно смотреть различно. Во-первых, они могли иметь реактивное значение, т. е. быть не причиною, но естественным результатом кутежей, бессонных ночей, усиленных половых эксцессов и неизбежных, вследствие всего этого, укоров совести и сожалений об истраченных деньгах. Во-вторых, они могли быть и приступами тоски чисто болезненной, т. е. иметь значение временной меланхолии, но в таком случае тоска не остается единственным болезненным симптомом, но непременно сопутствуется и явлениями психической задержки (которые большею частию доступны и объективному наблюдению), происходит замедление всех психических актов – актов восприятия, мышления и воли. При болезненной тоске человек, совершенно потеряв способность к занятиям, ищет уединения и избегает всего, что может выводить его из состояния в самой себе замкнувшейся неподвижности. При высших степенях болезненной тоски последняя, пересилив явления психической задержки, захватывающие двигательную сферу, может довести человека до безотчетного блуждания (dysthymia errabunda), но при этом болезненное состояние уже бывает настолько ясно отразившимся в выражении лица и в поведении больного, что едва ли может остаться незамеченным окружающими. Нет сомнения, что у невропатических субъектов возможны и временные состояния экспансивности, но что касается болезненной экспансивности или временной маниакальной экзальтации, то при ней формальные расстройства в сфере представления тоже неизбежны. Впрочем, если приступы болезненной тоски (т. е. припадки преходящей меланхолии) или приступы болезненной экзальтации (припадки маниакальные) и случаются у обвиняемого, то все-таки остается вопросом, был ли у него таковой приступ в промежутке времени между 1 и 20 мая 1884 г., ибо из сведений, сообщенных доктором Чечоттом (л. 36), явствует, что обвиняемый иногда бывал свободным от приступов тяжелого настроения духа, равно как и от припадков маниакальной возбужденности, в течении многих месяцев; так, по словам этого свидетеля, с весны 1879 по осень 1881 (т. е. более двух лет) обыкновенное душевное состояние Т.-Ф. совсем не прерывалось. Ввиду этого весьма важно, замечали ли лица, видевшие обвиняемого ежедневно или, по крайней мере, очень часто, у него какие-либо временные явления психического расстройства вообще и в мае 1884 г. в особенности. Из объяснений отца обвиняемого, генерал-майора Т.-Ф., скорее должно заключить, что он в своем сыне признаков действительного умопомешательства, хотя бы и временного, не замечал ни в мае 1884 г., ни раньше; он мог лишь видеть, что с 16 лет характер сына стал изменяться к худшему, и потом, что из сына вышел человек легкомысленный и слабохарактерный. Сомнение в нормальности умственного состояния обвиняемого возникло у отца главным образом (л. 25) потому, что ему, отцу, иначе было непостижимо, каким образом его сын мог совершить растрату и подлоги и затем в течение всего лета скрывать от отца свое положение. Муж сестры обвиняемого до конца августа 1884 г., когда у обвиняемого, после обнаружения растраты, был период отчаяния, ничего особенного в умственном состоянии Т.-Ф., по-видимому, тоже не замечал.

Сведения о прошлой жизни обвиняемого не могут не иметь значения. До 16-летнего возраста Т.-Ф. был совершенно здоров. Получил образование в Императорском училище правоведения, начав с приготовительного класса; был в заведении девять лет, так как в предпоследнем классе оставался два года, кончил курс в 1880 году, 22 лет