Записки, или Исторические воспоминания о Наполеоне - Лора Жюно Страница 33

ее имени страшились или искали его. Все посетители бала окружили ее тотчас, как только она появилась. Тренис и Лафит просили ее танцевать с ними; она каждому отвечала умно и весело, улыбаясь так, что видны были два ряда белых зубов, и шла далее; ее легкая надушенная драпировка развевалась, от чего вся комната наполнялась благоуханием. Этот запах беспокоил госпожу Д-с, и она, как все вздорные люди, которые обыкновенно жалуются на то, что нравится другим, начала вертеться на скамье, а потом заявила во весь голос:

— Право, я думаю, что это жена или дочь парфюмера Фаржона! Есть от чего ослабеть самому крепкому мужчине![22]

— Это госпожа Гамелен! — возразил д’Отфор.

— Госпожа Гамелен?! — вскричала она и прибавила разгневанно: — Поди сюда, Эрнестина! Надень свой палантин: мы едем.

Все, что говорили ей после этого, заставляло ее только спешить с отъездом. Она повторяла оскорбленно:

— Каков же этот маркиз! Уверил меня, что я найду здесь прежнее общество! Да меня целый час кидает то в озноб, то в жар. Пойдем, Эрнестина, идем скорее!

Последняя сцена происходила в нескольких шагах от той скамьи, где сидели мы с маменькой. Что же касается первой части этой комедии, то мы хорошо знали маркиза д’Отфора, и он, обладая острым сатирическим умом, не скрыл от нас ни одной подробности. Он был очень насмешлив и заставил нас долго хохотать, рассказывая о своих приключениях на балу в обществе госпожи Д-с.

Глава XIII. Семейство Бонапарт собирается в Париж

Итальянская армия каждый день изумляла нас чудесами, о которых мы узнавали из ее бюллетеней. Директория не любила генерала Бонапарта и очень желала бы скрыть славу молодого героя; но он спасал отечество от вторжения австрийцев, вел солдат наших к победе, и все это прибавляло тысячу голосов для его славы. Единственным средством дурацкого правительства, которое навязали мы себе собственной глупостью, было вредить ему тайно и, возвысив сначала, уничтожить.

Брат мой находился тогда в Италии, в главной квартире, и Бонапарт оказывал ему совершенное расположение. Брат вручил ему рекомендательное письмо от Жозефа Бонапарта.

— На что это письмо? — спросил генерал. — И от чего такая недоверчивость к самому себе с вашей стороны? — продолжал он, глядя на него с большой нежностью.

Альберт отвечал, что ссора генерала с его матерью заставляла бояться, чтобы он не сохранил о том воспоминания.

— Вы ошибаетесь! — сказал Бонапарт. — Эта сцена тотчас изгладилась из моей памяти. Я боюсь даже, что госпожа Пермон сердится за нее больше, нежели я. Так и должно быть, — прибавил он смеясь, — виновные всегда сердятся.

В этом случае происходило противоположное: сам Бонапарт никогда не смог забыть несчастной ссоры с моей матерью. Более чем через десять лет он еще говорил мне о ней с огорчением. Но за всем тем он был очень хорош с моим братом: принял его как нельзя лучше, способствовал во всем, чего тот мог желать, и предоставил ему прекрасное место.

Между тем как генерал Бонапарт шел в Италии от победы к победе, семейство его собиралось в Париж и образовало там целую колонию. Жозеф Бонапарт, бывший посланником Французской республики в Риме, возвратился в Париж и привез с собою сестру жены своей, девицу Дезире Клари; она тогда оставалась в глубоком трауре после ужасной смерти несчастного храброго Дюфо, зарезанного в Риме почти на ее глазах в то время, когда она готовилась выйти за него замуж. Первая горесть ее уже потеряла свою силу, но еще была так велика, что возбуждала живейшее сочувствие. По счастью, девица Клари была тогда молода и очень приятна внешне.

Люсьен извещал о своем приезде: он получил место — не знаю, где-то в Германии, — и хотел проехать через Париж, чтобы повидаться со своим семейством, которое почти все собралось там. В это время Люсьен совершил поступок, сильно оскорбивший Наполеона, который уже почитал себя старшим в семействе. Нет никакого сомнения, что Люсьена знали многие; но, может быть, не многие судили о нем справедливо. Я долгое время встречала его часто; глядела на него без обольщений и без предубеждения: а это две скалы, которых надобно избегать в суждении о ком бы то ни было.

Люсьен Бонапарт наделен от природы множеством дарований и неизмеримым богатством способностей. Ум его обширен и не страшится никакого предприятия. Блестящее воображение его, доступное всему, что носит на себе характер величия и творчества, часто заставляло видеть в нем человека, мало способного руководствоваться благоразумием в важных обстоятельствах. Но это не так. Сердце у него доброе, и хотя страсти часто увлекали его, но как можно упрекать его за них? Что же касается поступков его в отношении императора, они совершенно благородны и прекрасны.

В 1794 или 1795 году Люсьен получил место представителя в Сен-Максимене, небольшой прованской деревне. В то время безумства стали обязанностью, даже для людей самых умных. Все жертвовали собой временной страсти и должны были жертвовать под страхом строгого наказания. Я совсем не думаю оправдывать Люсьена и не утверждаю, будто его принудила к дурачеству необходимость; напротив, убеждена, что он действовал не только с полной охотой, но и по собственному вкусу, когда принял имя Брута, и, повинуясь увлечению, переменил также название Сен-Максимена, дав своей деревне название Марафон. Брут в Марафоне: кажется, не очень складно; но имена громки, а этого-то и желали. Деревня Сен-Марафон-Максимен — резиденция не самая великолепная. Скоро Люсьен сам почувствовал это и, конечно, соскучился бы, если бы его не утешила любовь. Люсьен-Брут влюбился, и влюбился до безумия, в девицу Кристину Бойе, дочь хозяина трактира в Сен-Марафоне. Люсьен был тогда молод, лет двадцати трех. Он полюбил в первый раз, полюбил идеал простосердечия и добродетели. Кристина видела обожание молодого человека, пылкого, не умеющего сдерживаться, который обратил на покорение ее деревенской простоты все ухищрения, все способы, какие узнал, пробыв хоть немного в свете, — она не могла противиться ему. Она полюбила его так же, как была любима, но никогда не забывала о своем долге, и Люсьен обнаружил себя обязанным жениться, чтоб стать счастливым. Но он сам любил ее настолько, что не мог предвидеть неприятностей, какие этот союз навлечет на него в собственном его семействе. В самом деле, когда генерал Бонапарт узнал о его женитьбе, он произнес своего рода приговор о том, что никогда не будет знакомиться с женой его и видеться с ее мужем. Люсьену тогда дали место в Германии, и юная чета приехала в Париж.

В это время я увидела