Немецкие предприниматели в Москве. Воспоминания - Вольфганг Сартор Страница 33

1888 год был важным, но очень болезненным периодом из‐за смерти старого кайзера Вильгельма250. Я видел его лишь однажды, в Дрездене.

Его несчастного сына, любимца народа, кайзера Фридриха III, я видел перед самым концом его 99-дневного правления.

«Наш Фриц» показался своему народу, уже будучи обреченным, стоя вместе со своей супругой у окна своего берлинского дворца.

Я никогда не забуду, как десятки тысяч людей, собравшихся на площади перед дворцом, безмолвно, с болью в сердце, приветствовали своего кайзера, который молча, с благодарностью во взоре, смотрел на своих верных подданных. Мало кому удавалось сдержать слезы. Ведь тогда существовало удивительное единство народа и правящей династии.

Создателя этого единства, нашего великого Бисмарка, я видел единственный раз, за несколько лет до этого печального события. Это было в тот день, когда он в рейхстаге на весь мир произнес гордые слова: «Мы, немцы, боимся только Бога и больше никого на свете». Мне не удалось войти в здание рейхстага, и я, стоя в огромной толпе, ждал появления Бисмарка на Ляйпцигер-штрассе (там тогда находилось здание рейхстага).

Его, чьи слова мгновенно разлетелись по городу и по всей стране, приветствовали нескончаемыми овациями. Когда он садился в свой закрытый автомобиль, я не удержался и, выскочив их толпы, бежал рядом с автомобилем до самого дворца рейхсканцлера, восторженно крича великому государственному деятелю «ура», вероятно к его немалой досаде. Он же время от времени благодарно кивал мне и смотрел на меня своими удивительными, необыкновенно выразительными глазами.

44. Московский соблазн

Отец уже много лет, с 1882 года, держал меня в курсе своих еще существующих деловых интересов в России и особенно любил рассказывать о своей прежней коммерческой деятельности, в сравнении с которой эту «штамповку сигарет» в Дрездене считал чем-то несерьезным.

При этом он не учитывал, что может тем самым сформировать в сыне, в котором сумел воспитать необыкновенное честолюбие, такое же скептическое отношение к его кругу деятельности.

Так и случилось: перед лицом соблазна я и в самом деле почувствовал себя пресыщенным своей работой в Дрездене. Мне казалось, что я достиг здесь всего, чего можно было достичь. Я был счастливо женат, был директором процветающего, причем крупнейшего в своей области предприятия в Германии, а кроме того, председателем Объединения немецких сигаретных фабрик. Чего я могу еще достичь здесь, в Дрездене, далеко не самом важном торговом центре, кроме того, что стану в обозримом будущем коммерции советником, спрашивал я себя. А эта перспектива была отнюдь не пределом моих честолюбивых мечтаний.

Деньги тоже были для меня не главной целью: отец и сестра привили мне определенное пренебрежение к деньгам как таковым. К тому же я уже считал себя состоятельным человеком. Честолюбие мое жаждало какого-то нового поприща с неясными, не вполне определенными целями.

Соблазн овладел мной во время поездки в Москву в августе 1888 года. Мой кузен Эрнст Шпис, которому отец доверил руководство «Товариществом Франца Рабенека» и который параллельно с другими, новыми областями коммерции занимался также хлопковым и вигоневым бизнесом ликвидированной фирмы «Штукен и Шпис» на свой, отдельный счет, пригласил меня в Москву.

Отец неохотно и не сразу дал свое согласие251. Он сделал это в расчете на то, что кузен прежде всего введет меня в «Товарищество Франца Рабенека». Однако его и моя надежда не оправдалась. Только летом 1890 года, когда в результате неожиданного поворота событий в Москве я все же оказался во главе этого общества, отец примирился с моим переездом в Россию.

В мае 1889 года мы с женой и двумя нашими детьми, Альбертом252 и Луизой, переехали в мой родной город, Москву.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ. МОСКВА. 1889–1902

45. Москва

Хотя я при переезде в Москву был уже вполне зрелым мужчиной и меня ждала там необыкновенно разносторонняя для моего возраста деятельность, теперь, трезво оглядываясь на свой московский период с 1889 по 1902 год, я могу рассматривать его не иначе как очередной учебный курс в университете, именуемом жизнью.

Как уже было сказано, Москва сначала принесла мне разочарование, связанное с тем, что мой кузен не торопился вводить меня в упомянутое общество, чуть ли не единственными акционерами которого были мой отец и Вильгельм Штукен.

46. Несколько слов об истории рабенековских красилен

Предметом коммерческой деятельности предприятия была в первую очередь ализариновая красильня в Болшеве под Москвой, которой блестяще руководил кузен Эрнст Шпис.

Считаю необходимым вкратце рассказать историю фабрики, поскольку она относится к старейшим предприятиям текстильной промышленности России.

В начале XIX века в Эльберфельде была ализариновая красильня, принадлежавшая семье Рабенек, продукция которой находила сбыт прежде всего в России. В 1825 году, во время великого английского торгового кризиса, который и без того губительно сказался на экономическом положении, Рабенеков постигло несчастье: весь их склад с пряжей в Петербурге был уничтожен страшным наводнением. Они вынуждены были прекратить платежи в Эльберфельде, а оба брата, Франц и Людвиг, уехали в Россию и в 1828 году открыли под Москвой, в деревне Болшево на реке Клязьме, новую красильню. Дела у них шли так хорошо, что уже через несколько лет они смогли выплатить все свои долги в Эльберфельде до последнего пфеннига253.

Еще через несколько лет братья расстались. Младший из них и более предприимчивый, Людвиг, открыл в 1831 году ниже по реке Клязьме, в Соболеве, свою фабрику, которая вскоре значительно превзошла Болшевскую красильню за счет расширения сферы производства. Там появились большая красильня для крашения ситца и набивочный цех, а потом еще ализариновая фабрика. Франц Рабенек остался верен кумачу254.

Фирма моего отца имела тесные деловые отношения с обеими фабриками Рабенеков. Она поставляла им марену или гарансин, получаемый из маренового корня краситель для крашения ализариновым цветом.

Кроме того, старый Франц Рабенек с самого начала, когда только мой отец прибыл в Россию в 1846 году, оказывал ему широкую отеческую поддержку, а с его сыновьями Германом и Эвальдом, особенно с Эвальдом, отец был очень дружен. Одним словом, когда в конце 60‐х годов, после смерти старого Франца, появился новый способ крашения – с помощью ализарина255, красителя, получаемого из каменноугольной смолы, – Герман и Эвальд, потеряв кураж и не решившись продолжать дело, продали его в 1868 году фирме моего отца, который преобразовал его в акционерное «Товарищество Франца Рабенека». Объем годовой продукции составлял тогда двенадцать тысяч пудов; благодаря блестящей коммерческой деятельности моего кузена Эрнста Шписа он